На дороге, ведущей с юга, показались всадники с копьями. Они помчались к ближайшей деревушке, которая вскорости тоже скрылась в дыму.
— Кыргызы!
На вершине горы загорелся «сполошный огонь»— караульная вышка скрылась в черном дыму, а казаки во весь конский мах помчались вниз, в острог. Кыргы-зы обычно действовали быстро — чуть замешкайся, уже стрела в спине или аркан на шее.
Со стены Малого города грохнула пушка, загремел тулумбас — большой тревожный барабан, — поднимая казаков к бою.
На Посаде поднялся крик, суета — казаки, придерживая сабли, спешили: кто в Малый город, кто на стены Большого; посадские бабы с ребятишками вязали узлы, волокли их к крепостным воротам, а в наружных воротах Большого города сгрудились на телегах подгородние крестьяне и казаки из караульных острожков — кто сумел уйти от кыргызских сабель. На стенах Большого города людей было раз, два и обчелся. Совсем мало осталось казаков в Красноярске: которые в Канский и Ачинский остроги отряжены, которые побиты. В Малом городе казаки взбегали на верхотурье — верх стены, выступающий вперед наве-сами-обламами. На обламах каждый занимал свое место по росписи, прилаживаясь у отверстий-стрелышц. Стрелки сыпали порох в длинные, шестигранные пищальные стволы. Внизу воротные стражники нервно стискивали рукояти бердышей.
— Скорей, скорей, чаво возишься, вор-р-рона! — орал стражник в Преображенских воротах на какую-то бабу, мешавшую проходу остальных.
Пора уж закрывать, а все никак — бегут и бегут, откуда их столько?
От Гремячего ключа к устью Качи в сопровождении свиты медленно ехал кыргызский хан. Широкогрудый боевой конь, блестя китайским золотом на белом лбу, осторожно ступал в черном дыму горящей деревни, перешагивая через чадящие головни и трупы. Мужики, бабы, детишки… Кто успел выскочить — на улице посекли, кто не успел — в избах спалили.
Подскакивали гонцы — все в срок вышли к городу. Запаздывал только один небольшой отряд, но не было времени дожидаться — лодки с десантом уже входили в протоку. Хан дал рукой отмашку — сигнал к началу штурма.
По сигналу, повторенному чазоолом — начальником штурмовой колонны, из соснового леска вырвались кыргызские всадники, с гиканьем и визгом понеслись к стенам Большого города. Проскакивая вдоль стен, одни непрерывно метали стрелы, стараясь попасть в стеновые стрельницы и не дать казакам бить из пищалей. Другие, вздув огонь, посылали зажженные стрелы поверх стены. Горящие стрелы перелетали стену дымными дугами, вбивались в рубленые стены, в сухие тесовые кровли, в массивные заплоты — и вскоре Большой город затянуло черным дымом пожара.
Начальник штурмового отряда еще раз подал сигнал — из лесу накатила новая волна всадников; у каждого за спиной сидел еще один воин, держа в руках большой кожаный щит. Некоторые скакали парами, держа между лошадьми длинные лестницы и сухие лесины с большими сучьями. Когда они достигли крепости, вверх полетели арканы, на стену навалились лестницы и сучковатые бревна. Спешившись и прикрываясь щитами, кыргызы бросились на стены, диким воем перекрывая грохот редких пищалей. Через несколько минут первая захваченная пищаль хлопнула уже в сторону урусов. Очистив стену, кыргызы прыгали вниз, в город, и продолжали схватку в черном дыму среди треска, пламени, в облаках искр, выметывающихся из горящих зданий.
Погиб дюжий целовальник. Отмахивался пылающим бревном, пока не взяли на пику. Его дочку еще раньше сбили стрелой.
Начальник штурмового отряда отрядил к хану гонца — заканчивался бой у ворот Большого города, часть воинов разметывала наружную стену, другие спешно прорывались к открытым еще воротам Малого города. Еще чуть-чуть и можно было пускать в бой главные силы, которые уже давно наготове и ждали только команды. Выслушав гонца, хан помедлил еще несколько секунд — момент атаки нужно было выбрать точно, чтобы не опоздать, но и не поспешить, сгрудив кавалерию на еще не расчищенном пути.
Среди многих кыргызских отрядов, которые двигались в разных направлениях перед горящим городом, завершая перегруппировку перед главной атакой, шел и небольшой отряд в пятьдесят сабель, почти не отличавшийся от прочих, если особенно не вглядываться. Увидев, куда стягиваются главные конные силы, пятидесятник отвел своих людей в сторону, ближе к енисейскому берегу. Как им попасть в город, он пока не звал, и вообще не знал, что делать. Когда за колючими ветвями сосенок показалась енисейская вода, командир отряда, прищурив глаза, стал вглядываться в сторону окончания длинного острова, доходящего почти до мыса в устье Качи.
— Это што ж там… — начал пятидесятник, — глянь-ко, у кого глаза зорче…
— Лодки. Много, — сказал Андрей.
Он вспомнил слова рядчика Степана о том, что кыр-гызы обычно с воды не нападают. Шинкарев ведь его предупреждал.
— А в лодках-то кто? Казачки? — снова спросил пятидесятник.
— Нет! Кыргызы там, с пищалями!
Андрея снова жгло багровое пламя, он крутил головой, передергивал плечами. Теперь он ясно знал, что могло прекратить его страдания — кровь. Чужая кровь, горячая, багровая, только она зальет это пламя. Врезаться с саблей в гущу — кыргызов ли, русских ли, все равно кого, и резать, резать, кромсать кровавое мясо… Что теперь удержит его от этого?
— Они к пристани идут, там высадятся, — глухо проговорил Андрей.
— Што ж нам-то делать? — пятидесятник посмотрел на него.
— На берег идти.
— Не, не на берег — на Качу. Обойти надоть, и в острог, через малые ворота.
— На берег, идиот, поздно будет!
— Шта-а-а… да я те… — надвинулся на него пятидесятник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114