— поинтересовался Чен.
— Ответь, если хочешь, — разрешил Мастер.
— Так ты проходил «затруднительные положения»? — переспросил Андрей.
— Проходил.
Ответив, Чен отвернулся. На какую-то долю секунды Андрею показалось, что в глубине узких глаз китайца мелькнуло страдание — давно и накрепко задавленное.
— Что делать в «затруднительном положении»? — спросил его Андрей.
— Сказать ему? — Чен снова повернулся к Мастеру.
— Ну, скажи.
— У тебя есть три варианта. Первое — не делай ничего. Второе — изучи проблему и прими взвешенное решение. Третье — доверься интуиции и сделай первое, что придет в голову. Нельзя смешивать эти варианты. Выбрал что-то одно — иди до конца. Я так сказал, Ши-фу? Правильно?
— Это он сам решит. Ты понял, Андрей?
— Да, Ши-фу. Спасибо, — ответил Шинкарев, поблагодарив Мастера формальным приветствием — руки перед грудью, левая ладонь на правом кулаке.
— Тогда всем спать, — приказал Мастер.
Уже засыпая, Андрей вновь почувствовал головокружение, в уши накатил слабый шум, быстро усиливаясь и кровяным гулом ударяя в виски. Потом все отступило, и голову, словно мягкой лапой, накрыл темный сон.
Глава тридцать восьмая
Ранним утром по Енисею потянуло туманом, обещая жаркий погожий день. Блестящая серая вода колыхалась, словно ртуть, растворяясь в густой белой вате, скрывающей прибрежные утесы, тайгу, вершины гор. Казацкий ертаульный струг, который накануне, пользуясь низовым ветром, сумел подняться до устья Калтата, теперь готовился к возвращению в Красноярский острог — на починку и отдых. Одна была беда: все, что с собой было, уж выпито, весь хлебный припас подъеден до корочки, а до Красного Яру отсюда не меньше суток плавиться.
— Слышь, мужики! Тута, на Калтате, вродь как улус стоял. Давай заедем — пожрать чево возьмем, араки. Не то жэншшину каку попользуем.
— Нашшот баб воевода наказ дал — не озоровать шибко. Неча, грит, кыштымей злить попусту.
— Да хрен с имя, с бабами. Лучше розыск учиним — можа, оне царевый ясак утаивают. Давай вертай — вон он, Калтат-то, а за каменьем и сакма пошла ихняя.
Струг осторожно повернул к берегу, на носу казак шестом промерял глубину. Невысокий утес выходил прямо из воды, над ним поднимался еще один — и так, длинным гребнем, они уходили в туман, до самой невидимой вершины. В тумане, наполненном тихим плеском волн, казаки не заметили мужчину, спрыгнувшего с вершины скалы и бесшумно метнувшегося в тайгу. Не увидели они и долбленки-однодеревки, подходящей сверху.
Но одну странность казаки все же заметили — у подножия утеса на воде покачивался плот, не очень умело сделанный из гладких темных бревен с пазами на концах, явно взятых с разобранного строения, причем не русского.
— Плавиться куды хотят? Тож мореходы! А лесины таки откудова?
— Ладно, пятеро со мной, трое струг караулят. Счас во всем разберемся, — распорядился старший.
Пятерка казаков, не вынимая пищалей из кожаных заплечных чехлов, цепочкой двинулась по узкой тропе. Выйдя на поляну, они увидели разобранные деревянные строения, нескольких коней, на которых улусные старики и женщины навьючивали походные тюки. Навстречу казакам вышел отец Кистима.
— Ну, чево удумали? — грозно поинтересовался старший казак, положив руку на саблю. — В отход собралися? В кыргызы?!
— Йок, урус алып, — поклонился качинец. Он почти не говорил по-русски. — Нету кыргыз. Барашка гонить.
— Ты ври-ври, да не завирайся. В кулях-то што? Ясак, поди, недоданный, рухлядь мягкая? Ну-ка, — последовала команда своим, — проверить тут все!
Казаки рассыпались по селенью, вытаскивая еду, долбленый бочонок с аракой, выкидывая найденную пушнину.
— Старшой, глянь кака птаха! — крикнул один из них, выводя из юрты молодую женщину, прикрывающую лицо широким рукавом. Ханаа, ничего не понимая, только блестела круглыми темными глазами.
— Не трожь — воевода наказал…
— Да што с ей зделатца — небось, не убудет!
Казак толкнул испуганную Ханаа за полуразобранный дом, когда из ближнего пихтача раздался короткий свист, и в грудь ему впилась длинная оперенная стрела.
— Разбой, казачки! А ну, в сабли их! — скомандовал старший и сам повалился с двумя стрелами, торчащими в широкой спине. Еще один казак упал, хрипя пробитым горлом, двое запрыгали вниз по тропе, торопясь к стругу. Но и в струг полетели стрелы с береговых скал — один казак перевесился через борт, двое других лихорадочно заряжали пищали — наконец, двойной грохот раскатился по тихой туманной воде. Из-за скалы показался казак, припадая на левую ногу, которую зацепила стрела, другой остался на тропе. Дошедший тяжело перевалился в струг, в котором остался лишь один из стрелков — другой скорчился, ухватившись за древко стрелы, торчащей из живота. Двое с трудом оттолкнули шестом тяжелую лодку, и тут второй стрелок задрал голову к невидимому небу и с громким плеском рухнул в темную воду — лишь оперение стрелы мотнулось в пенном бугре, скрывшем дергающееся тело. Раненый еще раз толкнулся шестом, затем упал на дно, спасаясь от стрел, и струг, наконец, медленно скрылся в тумане.
В качинском поселке, расположенном на горе, народу прибавилось — из тайги вышел Кистим и другие мужчины с луками. Дорезав раненых, они сняли с них пищали и припас для огненного боя (русские сабли оставили, не нужны) и снова приступили к сборам. Теперь надо было уходить, не мешкая, — плохо, что струг ушел со стрельбой, но ничего, река пустая, туман густой, глядишь, и пронесет.
Но Енисей не был пуст. Митрей, который плыл к Кистиму по распоряжению староверческого старосты (под предлогом какой-то безделицы, на самом же деле глянуть, что да как нынче в улусе), услыхал выстрелы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114