Ты меня больше не любишь?
— Здесь мир, — ответил он, неопределенным жестом показывая на окружающую обстановку. — Ковер, шторы, обои, распятие, кровать, ты. И ребенок! Мне нельзя было приходить. Это лишит меня мужества. Это жизнь, которую я…
«Которую я забыл», — хотел сказать Януш, но это обидело бы ее. К тому же это было и не совсем так. Он не забыл, он просто отвык. Ему надо заново привыкнуть к счастью, как в свое время ему пришлось привыкать к войне.
— Я люблю тебя, — произнес он отрывисто и вышел в коридор. Его трясло. Он не мог уже представить себе сморщенное личико своего сына. Нельзя было приходить. Месяцами он жил в атмосфере ненависти. Любовь в этом доме, любовь его . собственной жены пробуждала в нем страх. Страх, что он уже не сможет привыкнуть к ненависти. К ненависти, которая стала необходимой в разграбленной и униженной Польше.
Но ему нечего было бояться, чти он разучится ненавидеть. У чувствительного интеллигентного Януша Тадинского будут еще причины для ненависти…
Внизу у лестницы стояла акушерка. Она улыбалась ему. Это была странная улыбка.
— Ты заставил себя долго ждать, — сказала она. — Мы думали, ты придешь гораздо раньше.
— Кто это «мы»? — спросил Януш.
В облике женщины он почувствовал скрытую угрозу.
— Мои друзья из тайной полиции и я, — ответила она.
Он в западне! Взгляд метнулся к двери на черный ход.
— Нет! — поспешно предупредила она. — На этот раз тебе не удастся нас провести. Этот выход отрезан. Не поднимай шума. Твоей жене не обязательно знать об этом.
Тебя ждут на улице. Если будешь благоразумным, твою жену, может быть, оставят в покое.
— Если с ней что случится… — хриплым голосом произнес Януш. — Если с ней что случится, то я…
— Лучше думай о себе, — прервала немка. — Если будешь сговорчивым и усвоишь, что от тебя требуется, то она, может быть, и не понадобится.
У него похолодели: руки. Если бы он мог задушить эту тварь… Но тогда они схватят вместо него Геню. Его, Геню, нежную, чистую, невиновную.
— Не горячись, — прошипела «акушерка». — Выходи на улицу да не забудь поднять руки. Тебя там ждут!
Их было четверо. Здоровенные парни в гражданском. Они стояли, засунув руки в карманы, около заведенной машины.
— Без шума! — грубо прорычал один из них. — Садись! — кивнул он в сторону машины. Если сейчас попытаться бежать, то его пристрелят. Придется подчиниться, тогда у них не будет причин придраться к Гене. Хватит ли у него мужества? Вряд ли. Особенно теперь, когда он увидел, какой удивительно прекрасной может быть мирная жизнь. Надо выдержать во что бы то ни стало. А вдруг все эти рассказы о зверствах преувеличены? А вдруг его просто посадят в тюрьму?. .
Януш сел в машину. За рулем сидел ефрейтор, на заднем сиденье — офицер СС с пистолетом в руке.
— Наконец-то, — пробурчал недовольно офицер. — Ты мог бы появиться и несколькими месяцами раньше, паразит.
— Не понимаю по-немецки! — сказал Януш.
— Посмотрим, — засмеялся немец. В машину сел еще один немец, заняв месте рядом с Янушем, а третий сел рядом с водителем.
— Поехали! — приказал офицер шоферу.
Януша подвезли к зданию тайной полиции. Улица была пустынна. Поляки обходили этот район, как зачумленный. За малейшую оплошность их здесь хватали часовые и тащили в помещение.
Януш вышел из машины. Под охраной четырех солдат его ввели в дом, принадлежавший до войны богатому еврею. Теперь хозяин особняка сидел в каком-нибудь концентрационном лагере, если чудом остался жив.
По широкой мраморной лестнице Януша провели в роскошную большую комнату. Офицер сел за стол и посмотрел на Януша, сзади которого встали солдаты.
— Я майор Циммерман, — сказал офицер. — Никогда не слышал обо мне?
Януш не ответил. Он почувствовал себя так, словно его окатили ледяной водой. О Циммермане ходили страшнейшие слухи. Если даже одна десятая доля их была правдой… Януш смотрел в окно. Росадане ошибся. Януш был слаб духом. Все в нем дрожало от страха. Он пытался ни о чем не думать и только смотреть в окно. На крыше соседнего дома прыгали два воробья, с проводов слетал снег…
— Я считаю, что все же следует побеседовать, — сказал Циммерман. — Говори ты, а я послушаю. Плохо, если начнешь врать. Итак, сколько фальшивых, документов ты сделал?
Януш продолжал смотреть на улицу. Прилетел третий воробей. Они сразу же улетали, как только их что-то пугало, но каждый раз возвращались обратно.
— Ты что, не слышишь, свинья, о чем тебя спрашивает господин майор? — заорал один из немцев, стоящих сзади. Януша сильно ударили кулаком в спину. У него перехватило дыхание.
— Я не понимаю по-немецки, — с трудом произнес он.
Циммерман иронически улыбнулся. Из-под нависших бровей хмуро смотрели холодные глаза, большой ястребиный нос почти касался тонкой верхней губы. Он выдвинул ящик стола, вынул папку, развернул ее и громко прочел:
Януш Тадинский. Родился в Варшаве 4 декабря 1918 года. Надо же, сегодня как раз твой день рождения. И если ты не разговоришься, то этот день рождения будет для тебя крайне неприятным.
— Не понимаю по-немецки, — упрямо твердил Януш. — — Учился в технической школе, — — продолжал читать Циммерман. — Одновременно посещал трехгодичные вечерние курсы по немецкой торговой экономике, которые окончил с высшей наградой. Так, значит, не знаешь немецкого?
— Ну что, все еще не понимаешь по-немецки? — проревел немец, стоявший сзади Януша. Новый удар в спину, от которого чуть не лопнули легкие. Януш широко раскрыл рот, силясь перевести дыхание. Ему стало стыдно, что он был так беспомощен перед врагом.
— Я ничего не знаю, — ответил он.
— Ну и ну, — удивился Циммерман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84