— Ты всегда говорил, что веришь в богов, — сказала Сигрид, наконец-то проснувшись.— Я уже не знаю, во что верю, — признался Эльвир. Пошарив рукой в темноте, он нашел кремень и зажег огонь.— Надеюсь, мы не разбудим детей, — сказала Сигрид.— Мне хочется пить, — заявил Эльвир. — Не можешь ли ты принести пива?Сигрид вздохнула.— Тебе мало того, что ты разбудил меня среди ночи! — сказал она.— Не хочешь ли ты сказать, что я должен слоняться по двору со связкой ключей?Сигрид улыбнулась, представив себе это; она встала и оделась, стуча зубами и дрожа от холода.Выйдя наружу, она боязливо покосилась на могильные курганы и на глубокие тени между домами. И, услышав шорох возле стены амбара, вздрогнула, но тут же взяла себя в руки, решив, что это крыса.Снова послышался шорох, что-то приближалось к ней… Ее рука потянулась к молоточку, висевшему у нее на шее, и она почувствовала себя спокойнее, дотронувшись до него. И она решила, что если Эльвир будет спать, когда она вернется, она выплеснет пиво ему в лицо.Навстречу ей двигалась, покачиваясь, какая-то фигура; она попятилась назад, хотела закричать…— И тогда я показал Лейву эту рыбу… — неразборчиво пробормотал тот, кто двигался ей навстречу.— Да это же Хьяртан! — с облегчением произнесла Сигрид и засмеялась. — Не пора ли тебе спать? А то, смотри, замерзнешь!— Тюра не пускает меня в постель, — сказал он, растерянно тараща на нее глаза. — Она говорит, что я слишком набрался…Сигрид не знала, что с ним делать, а будить людей ей не хотелось.— Ты можешь переночевать в хлеве, — сказала она, — там, по крайней мере, тепло.И она помогла ему протиснуться в дверь хлева, а потом отправилась в кладовую за пивом.Эльвир не спал, когда Сигрид вернулась; он сидел и ждал ее.— Как ты добра, — сказал он и рассмеялся. — Ты принесла здоровенную кружку!Сигрид выразила надежду, что одного раза будет достаточно.Сидя на постели, они по очереди пили из кружки, при этом он растирал ей спину, помогая согреться.— Значит, ты больше не веришь в богов? — наконец спросила она, видя, что он не собирается возвращаться к начатому разговору.До этого он болтал и смеялся, но тут вдруг замолчал. Но потом не спеша произнес:— Трудно выразить это, но боги ушли от меня. Они покинули меня вместе с порождаемыми ими силами, и в конце концов со мной произошло то же, что и с Торкелем: я не хочу никакого иного бога, кроме того, который сотворил все. И еще я думал о том всемогущем боге, о котором говорится в песнях о богах. И я был удивлен, как много знали о христианстве те, кто слагал песни…— Но разве ты не боишься гнева богов? — с опаской произнесла Сигрид.— Я не очень-то верю в то, что они могут причинить кому-то вред. Я не знаю, что такое гром, но мне трудно принять всерьез придурковатого молотобойца и все эти мрачные старинные изображения богов…— Но ведь ты же жрец храма! — с возмущением произнесла Сигрид. — И ты как-то сказал, что изображения богов ничем не хуже изображений христианских святых…— Тебе не следует прислушиваться ко всему, что я говорю!Сигрид не ответила; у нее было такое ощущение, будто она идет по шатающемуся мостику.— Говоря о том, что я верю в богов, — хохотнул он, не глядя на нее, — я пытался внушить это самому себе.Немного помолчав, он повернулся к ней и торжественно произнес:— Ты знаешь, однажды, в Миклагарде, я был христианином. Я пробовал жить по христианским заповедям, но мне это не удалось. И я решил, что это учение ложное. Но однажды Энунд сказал нечто такое, что заставило меня помучиться. Он сказал, что я потому отвернулся от христианства, что не захотел считать себя обычным, грешным человеком, в смирении искупающим свои грехи. И он сказал, что я настолько самоуверен, что считаю себя лучше других, считаю себя чуть ли не святым. Он сказал, что я отвернулся от христианства потому, что не хотел выглядеть в глазах окружающих непригодным для жизни святого. Когда он сказал это, я был в ярости, но со временем я обдумал все это.— Почему ты стал христианином в Миклагарде? — спросила Сигрид, уже согревшись.— Живя в Уппсале вместе с ярлом Свейном в то время, когда здесь правил Олав Трюгвассон, я как-то раз совершил паломничество в Миклагард с толпой шведов. Я пробыл там около трех лет, служа в варяжской дружине базилевса Базиля. Там у меня была любовница.— Могу себе представить, — язвительно вставила Сигрид. Эльвир рассмеялся.— Помимо прочих услуг, она научила меня своему языку, — сказал он.— Это она сделала тебя христианином?— Нет, — ответил он. — Но брат ее матери был священником. Однажды он пришел ко мне и сказал, что раз уж я принудил его маленькую племянницу к греховной жизни, я должен, по крайней мере, жениться на ней. Я ответил, что не подозревал о том, что он хочет выдать девушку замуж за такого закоренелого язычника, как я. Слово за слово, и в конце концов он захотел обратить меня в свою веру.— Если я правильно тебя понимаю, — сказала Сигрид, — твоему крещению способствовали не только усилия этого священника. Тебе самому нравилось это учение…— Я не знал, стоит ли мне решиться на это, — ответил он. — Я не находил в себе достаточно мужества…— В этом я не могу тебе посочувствовать, — сказала Сигрид.Он улыбнулся краем губ.— Принять крещение меня заставило учение Христа о том, что люди должны любить друг друга и делать друг другу добро. Но мужчине не подобает быть таким, мужчине пристало быть суровым.— Почему же?— Опять эти твои «почему»…— Ты сам научил меня задавать вопросы! Ты думаешь, нам было бы очень радостно вдвоем, если бы ты был бесчувственным и жестоким?Эльвир тряхнул головой.— Микаэль, так звали одного священника, много говорил об «агапе» Милосердие (древнеевр).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76