— А ведь хорошо работать в подвале, — продолжал он. — Гораздо лучше, чем сидеть на высокой башне, надо всем и всеми.
— Здесь прохладно, — согласился Шерман.
— Очень прохладно… Так о чем мы говорили? — спросил Шурц; он затянулся сигарой. — Вы знаете, я люблю эту страну. Иногда меня спрашивают, не хочу ли я вернуться в Германию. Ах, я отбросил эту мысль уже двадцать лет назад! Мне говорят — это же мое отечество, а я отвечаю, что отечество там, где человек может быть свободным. Я обманываю самого себя, но все же продолжаю в это верить. Когда человек стареет и обрастает бородой, он откидывает одно честное убеждение за другим. Жажда свободы и добра как бы загнивает в нем.
— Можно сказать также, что с возрастом приходят осторожность и мудрость.
— Говорят. Нет, теперь я, конечно, не буду сражаться на баррикадах, а вы не пройдете маршем через Джорджию. Я надеялся, — продолжал Шурц свои рассуждения, — что нам удастся уладить это дело с шайенами и не будет нужды отправлять их вождей на острова.
— Образумить индейцев невозможно.
— Разве? Нам кажется, что у них нет разума и что они делают безумства, вроде, например, попытки пройти тысячу миль, хотя повсюду их стерегут войска, чтобы задержать. Но, может быть, они не умеют рассуждать и взвешивать. Они хотят попасть к себе на родину и идут туда. Надо пройти долгий путь на север, но это не кажется им невозможным, — что же невозможного в такой простой вещи, как возвращение на родину!
— В данном случае дело обстоит именно так, — сказал Шерман.
Они опять пожали друг другу руку, и Карл Шурц стал медленно подниматься по лестнице.
Провожая его до дверей, Шерман удивлялся, как медленно идет министр внутренних дел.
— Когда их доставят в тюрьму, я сообщу вам немедленно, — сказал Шерман.
Но Карл Шурц едва ли слышал его.
Погрузившись в свои мысли, он старался понять, каким образом ложное в теории может быть правильным на практике.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сентябрь 1878 года
КОВБОИ И ИНДЕЙЦЫ
Солдат, посланный капитаном Мюрреем в Додж-Сити, высокий, жилистый девятнадцатилетний парень с фермы в Нью-Джерси, носил прозвище «Рыжий». Длинное, лошадиное лицо его было почти сплошь усеяно веснушками, на голове торчали вихры морковного цвета. Его звали Ишабод Венест. Если бы Венесты не поселились в свое время на маленькой ферме за Патерсоном, Ишабод мог бы стать Вандербильтом или Астором.
Венесты были выходцами из Голландии, из той ее части, которая расположена далеко от моря. Это были медлительные, спокойные люди, в течение ряда поколений занимавшиеся фермерством. Они никогда не ездили дальше Патерсона, любили деньги и всегда имели их достаточно, чтобы чувствовать себя обеспеченными. Ишабод был первым в их семье путешественником, первым искателем приключений; но даже и он растерялся, когда ему пришлось вступить в армию и вместе с ней очутиться среди прерий.
Он всегда тосковал по дому, по мирной, устоявшейся жизни, по сытной голландской пище. Он тосковал по запаху зрелого зерна в амбаре, по жирному чернозему, по деревенской жизни, тосковал по толстенькой голубоглазой кузине, хорошевшей с каждым месяцем, с каждым годом. Чувство одиночества искало себе выхода в мрачной драчливости, а длинные мускулистые руки Венеста действовали, точно крылья ветряной мельницы. Он был рыжий, и ему полагалось быть драчуном.
Охота за шайенами была первым предвестником настоящих боевых действий, в которых ему предстояло участвовать, и с каждым часом этой яростной погони страх в его душе все нарастал. Ему вовсе не хотелось ни убивать, ни быть убитым, не хотелось мучиться и истекать кровью. Он слепо верил всем басням о жестокости индейцев, которыми его накачивали старые солдаты. Когда Мюррей велел ему отправиться в Додж-Сити, этот приказ показался ему избавлением, ниспосланным с небес, так как он был уверен, что к его возвращению преследование индейцев будет закончено.
Поездка в Ридер была первым проблеском свободы за целый год. Точно началась новая жизнь, точно его вырвали из когтей смерти, и вот он ехал через прерии один, на свободе. Он соврал, сказав, что знает дорогу в Ридер, но это не беспокоило его. Он нимало не удивился, что так легко нашел скотопрогонный тракт на Ридер. Быстрая езда доставляла ему удовольствие, а ко времени приезда в Колдуотер окончательно исчез и его страх. Сознание того, что на нем военная форма, делало его высокомерным. Он осушил кружку пива у стойки Королевского салуна и горделиво принялся рассказывать во всех подробностях о самой последней индейской войне.
— Но армия идет за ними по пятам, — уверял он кучку бездельников. — Армия идет за ними…
Колдуотер оказался сонным и скучным городком. Венеста удивляло, как это его жители могут без конца сидеть на ступеньках салуна, строгать прутики и, глазом не моргнув, слушать рассказы о появлении индейцев в прериях.
Когда же он на усталой лошади наконец дотащился до Ридера, в его воображении война была в полном разгаре.
Уже стемнело, и несколько фермеров на своих повозках выезжали из Ридера. Они приостановились, послушали его россказни и, стегнув лошадей, продолжали свой путь. В гостинице «Свободный штат» ему отвели лучшую из четырех имевшихся комнат.
— А все-таки армия — штука весьма успокоительная, — заметил один из присутствующих.
Заговорили было даже о созыве ополчения, но тем дело и ограничилось.
Венест сидел среди местных жителей и разглагольствовал до тех пор, пока у него глаза не начали слипаться.
Однако утром, когда он уезжал из Ридера, к нему присоединились едва протрезвившиеся бродячие ковбои, заявившие, что они охотно отправились бы вместе с ним в Додж посмотреть, как там обстоят дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78