Джески с трудом подыскивал слова. Он нередко сбивался и просил Мюррея повторить сказанное, для того чтобы вспомнить соответствующее слово на шайенском языке. Когда он кончил переводить, то склонил голову набок, ожидая ответа. Затем, поглаживая бороду, с глупым видом принялся жевать табак и слушать.
— Эти воины хотят смуты, — заявил он наконец Мюррею.
— Откуда ты это взял?
Коверкая, как обычно, английский язык, Джески заявил:
— Притворяются, будто не понимают. Они, мол, ничего вам не сделали такого, за что их следовало бы засадить в тюрьму. Они просто ушли от жары и расположились здесь, потому что тут прохладно и легче живется. Они говорят, что все равно будут жить в этом месте и что если они должны умереть, то лучше умереть здесь, где все напоминает им о Черных Холмах… или дьявол его знает как называется это место, откуда они пришли сюда. Они говорят, что не убежали из резервации и что даже ребенок может пройти те восемь миль, которые отделяют их от агентства.
Мюррей покачал головой и долгое время яростно пыхтел трубкой.
— Скажи им, что я обязан выполнить полученный мною приказ и что им все-таки придется отправиться со мной в форт, — заявил он.
— Они говорят: если вы сажаете человека в тюрьму, чтобы он там умер, то должна быть какая-нибудь причина, а сейчас ее нет. Они останутся здесь и будут жить мирно.
— Скажи им: если они не пойдут добром, мне придется применить силу.
На спокойном, точно высеченном из камня лице Маленького Волка мелькнула слабая улыбка, как будто все это было ему давно известно.
— Они говорят: вы делайте то, что вы считаете правильным, а они будут делать то, что они считают правильным.
Затем последовала торжественная церемония пожимания рук, и приехавшие отправились обратно.
— Ну, теперь я доволен, что мы захватили с собой пушку, — заявил Келли.
А Мюррей резко остановил его:
— Оставьте при себе ваши замечания, пока вас не спросят, сержант!
Когда Майлс услышал, что полковник Мизнер послал кавалерийский отряд, чтобы доставить индейцев Тупого Ножа в форт Рено, а затем в тюрьму, он испытал разноречивые чувства: во-первых, облегчение, оттого что дело передано в другие руки и им теперь займутся компетентные военные власти; во-вторых, его охватил стыд, так как он понимал, что поступок Мизнера не был справедлив и не вызывался необходимостью.
Шайены не покинули резервацию, и нет оснований утверждать, что они готовятся ее покинуть. Поэтому они все еще находятся в его ведении, как главы агентства. А тогда — как мог он допустить, чтобы Мизнер арестовал пятьдесят-шестьдесят человек за преступление, которого они не совершили и, насколько ему было известно, может быть вовсе и не намеревались совершить! У него не было иных доказательств, кроме заявления Джимми Медведя, будто из деревни Тупого Ножа бежали три человека. А в тот день была такая жара, что даже более здравый парень, чем Джимми Медведь, мог потерять голову и ошибиться — если он действительно видел этих трех людей, а не выдумал все это из мести за какие-нибудь воображаемые обиды. И потом, действительно ли они ехали на север, а не просто охотились?
Чем больше он думал, тем мучительнее у него болела голова, тем сильнее тревожила совесть и одолевали сомнения. Он был искренним человеком; работая как агент по индейским делам, он старался следовать своим убеждениям и делать добро той небольшой частице человеческого рода, которая была ему подчинена.
Д?ла не менял и тот факт, что препятствия были почти непреодолимы, а пайки скудны, что он не имел компетентной и достаточной помощи, что правительство предпочитало держать на Территории кавалерийский полк, а не отряд учителей, или плотников, или водопроводчиков, или инженеров; задачи были те же, только выполнение становилось труднее.
Со всеми этими мыслями он пришел к жене; голова его болела, промокшая от пота рубашка раздражала. Он выпил холодного лимонаду и попытался найти некоторое утешение в ее восхитительных печеньях.
— Но послушай, Джон, — сказала она, — разве, как только эти индейцы будут посажены в тюрьму, все это не уладится? И тогда ты сможешь решить, кто был прав и кто виноват.
— Все не уладится, — с горечью ответил он. — Нельзя арестовать пятьдесят-шестьдесят человек только за то, что кто-то из них, может быть, совершил проступок. В сущности, я не знаю, в чем еще они виноваты, если не считать их перемещения поближе к Коттер-Крику, где я с самого начала и должен был поселить их. Там, по крайней мере, хоть есть вода и кое-какая зелень, а не одна только ужасная красная пыль.
— Но ведь эти трое убежали? — осторожно напомнила ему Люси.
— К черту их! Извини, пожалуйста, Люси. Пойми, я не уверен, что они действительно убежали. Я ни в чем не уверен.
— Но ведь в агентстве решительно все знают, что они убежали. Дело пойдет еще хуже, если индейцы начнут убегать, когда им взбредет в голову.
— Так-то оно так.
— Поэтому ты и должен сказать Маленькому Волку или Тупому Ножу, что эти трое должны вернуться, и тогда все разрешится.
— Разве они могут вернуть этих людей! Ах ты не понимаешь, Люси! Дело не в этом, не в трех людях, а в том, что вся поли гика, которая проводится здесь в резервациях, никуда не годится — нельзя сажать целое племя в тюрьму! — Он замолчал, затем тряхнул головой: — Нет, наказать их за этих трех нужно, но только не так. Ведь Мизнер туда пушку отправил. Он способен выпустить по стоянке несколько снарядов. Что я тут могу поделать!
— Пошли кого-нибудь. Ведь ты пока еще хозяин в Дарлингтоне.
— Верно… Сегер мог бы поехать туда и заставить их подождать, пока я не переговорю с вождями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78