Они неподвижно сидели верхом на своих пони. Лица их, освещенные заходящим солнцем, напоминали маски актеров, застывших у рампы в заключительной сцене пьесы.
Пауни подняли крик, размахивали ружьями, но шайены не шевельнулись.
— Скажите им — пусть подойдут, подняв руки вверх, — приказал Льюис Фитцжеральду, напрягая зрение, чтобы рассмотреть траншеи.
Он слышал голос Фитцжеральда, старательно повторявшего одни и те же слова в тщетной надежде преодолеть разделявшую их стену, созданную незнанием языка. Пауни кружили перед шайенами, выкрикивали брань и оскорбления на своем уж совсем непонятном языке.
Пехота построилась двойной цепью для наступления. Шайены всё еще сидели неподвижно — рослые люди с темными бесстрастными лицами, — а позади над лагерем вздымался дым, чудесно окрашенный в мирные цвета заката.
Фитцжеральд вернулся, и Льюис увидел всю нелепость создавшегося положения.
— Они не понимают по-английски, — пояснил Фитцжеральд.
— А пауни?
— А эти не знают шайенского языка. Кроме того, они слишком возбуждены, и если я прикажу им отправиться туда и объясняться знаками, сам черт не разберется во всей этой истории.
— Ну так возьмите вашу кавалерию и окружите их, — хладнокровно распорядился Льюис, точно полицейский офицер, приказывающий своему подчиненному забрать шайку хулиганов.
Кивнув, Фитцжеральд со своим отрядом в восемнадцать человек двинулся вперед. Пауни, поняв его маневр, повернули коней и с криками понеслись на шайенов. Фитцжеральд пришпорил лошадь, чтобы оказаться впереди следопытов, и выхватил саблю. Его примеру последовали и солдаты.
Шайены наклонились вперед и как будто лениво, но тщательно прицелились и выстрелили. Три пауни осели и свалились с седел, точно узлы темного тряпья. Кавалерия отступила к пехоте. Один из пауни продолжал скакать вперед, пока не наткнулся на копье шайена; другие умчались в сторону.
Шайены вернулись в свой лагерь. Они спешились на глазах у солдат. Женщины вели лошадей, а мужчины присоединились к тем, кто находился в длинной траншее. Они были всё такие же бесстрастные, такие же настороженные.
Люди Фитцжеральда, теперь уже спешившиеся, присоединились к пехоте. Лицо капитана было угрюмо и все еще бледно от изумления. Лицо Льюиса подергивалось от гнева, но гнева сдержанного, вызванного скорее возмущением, чем ненавистью. Он слез с коня и шел теперь впереди пехоты. Каждый шаг стоил ему усилий и вызывал судорожную боль в спине. Солдаты зорко наблюдали за индейцами и, низко пригибаясь, осторожно продвигались вперед.
Полковник Льюис с саблей в руке имел вид карателя, твердо решившего выполнить свою задачу. А задача у него была одна: проучить и наказать виновных. Он не испытывал никакого восхищения перед старым вождем, сидевшим на земляной насыпи траншеи и покуривавшим почерневшую, старую трубку. Маленький Волк был без оружия, и в его легкой улыбке проглядывала скорее жалость, чем насмешка. Полковник Льюис командовал атакой опытных, старых солдат, он не боялся индейцев и не питал к ним уважения. Он упорно вел своих людей прямо под выстрелы.
Старый вождь сделал рукой движение. Шайены дали залп. Солдаты пытались устоять, пройти через огонь, но он, точно железный бич, отбросил их назад. Они хотели застрелить старого вождя, но тот сидел и курил, и, казалось, ничто не тревожит его.
Тогда они отступили, расстроенные, окровавленные, оставив позади своих убитых и своего полковника. Льюис стоял на коленях и упирался ладонями в землю, пытаясь подняться. Он был ранен в живот. В его гаснущем сознании мелькнули мечты о востоке. Затем он упал лицом в траву, только негодуя на это и удивляясь, что боль вдруг оставила его.
Фитцжеральд сам пошел за телом Льюиса. Для этого требовалась храбрость — надо было оторваться от залегших солдат и идти смело, выпрямившись и не укрываясь. Он настолько приблизился к индейцам, что мог рассмотреть морщины на старом лице вождя. Шайены не спускали с него глаз, но не стреляли. Старый вождь уже не улыбался. Когда Фитцжеральд выпрямился, держа на руках тело полковника, ему показалось, что он видит жалость и глубокую скорбь на широком коричневом лице индейца. Повернувшись спиной к шайенам, он пошел обратно к своим солдатам.
Когда наступил вечер, девятнадцатый пехотный полк поставил фургоны в виде заслона. Младшие офицеры, подавленные и приунывшие, то и дело поглядывали на фургон, в котором находилось тело Льюиса. Были выставлены часовые на случай атаки, но атаки не последовало.
А поздней ночью стук копыт дал им знать, что шайены ушли на север, во мрак.
Двигаясь на север, индейцы так кружили и петляли, что предугадать их путь было невозможно. Двенадцать тысяч солдат, почти дивизия вооруженных сил Соединенных Штатов, закаленных ветеранов, которые не раз вели войны с индейцами, тщетно пытались захватить три сотни шайенов. И из этих трехсот не больше восьмидесяти было мужчин, и только половина из них — воины в расцвете своих сил.
Солдаты в синих мундирах наводнили Канзас. Длинные синие колонны кавалерии и пехоты, вагоны с артиллеристами и тупорылыми гаубицами двигались по всем направлениям. Иногда происходили стычки, и тогда в желтой траве прерий оставались лежать раненые и убитые.
Иногда загнанные в тупик индейцы разбивались на группы по двое, по трое и все же ускользали. Они увели табун в двести двенадцать лошадей, бросив своих собственных маленьких пони, которые были изнурены и загнаны насмерть. Они резали скот, кормились и скакали дальше.
Двенадцать ковбоев, возвращаясь с пастбищ в сопровождении фургона с продовольствием, поднялись на холм и увидели двух индейцев, свежевавших бизона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78