Г-жа де Т. держалась вдали от двора, представлявше
го собою, по ее словам, чересчур «смешанное общество», и жила в бедности, в
благородном и высокомерном уединении. Два раза в неделю у ее вдовьего ка
мелька собирались друзья, Ч это был роялистский салон самой чистой вод
ы. Здесь пили чай и, в зависимости от того, откуда дул ветер и настраивал ли
он на элегический лад или на дифирамбы, то сокрушенно вздыхали, то громко
возмущались современными порядками, хартией, бонапартистами, оскверне
нием голубой орденской ленты, жалуемой буржуазии, и «якобинством» Людов
ика XVIII. Здесь вполголоса делились надеждами, которые подавал брат короля,
будущий Карл X.
Здесь восторгались уличными песенками, в которых Наполеон назывался Пр
остофилей. Герцогини, изящные и очаровательные светские женщины, восхищ
ались куплетами по адресу «федератов»:

Эй ты, засунь в штаны рубаху!

Ведь скажут про тебя, дурак,
Что санкюлоты все со страху
Уж поднимают белый флаг!

Здесь забавлялись каламбурами, невинной игрой слов, казавшейся всем нео
быкновенно меткой и язвительной. Сочиняли четверостишия или даже двуст
ишия. Так, на умеренный кабинет министра Десоля, в который входили Деказ и
Десер, были сочинены стихи:

Чтоб мигом укрепить сей шатк
ий трон,
Деказ, Десоль, Десер, вас надо выгнать вон.

Или переделывали списки членов палаты пэров, этой «мерзостной якобинск
ой палаты», комбинируя и переставляя фамилии в таком порядке, что получа
лось смешно.
В этом мирке пытались пародировать революцию. Во что бы то ни стало хотел
и обратить слова ее гнева против нее самой. Распевали, с позволения сказа
ть, собственную Ca ira:

Ax, дела пойдут на лад!
Буонапартистов на фонарь!

Песни напоминают гильотину. Они равнодушно рубят голову сегодня одному,
завтра другому. Для них это только новый вариант.
Во время происходившего как раз в ту пору, в 1816 году, процесса Фюальдеса, зд
есь симпатизировали Бастиду и Жозиону, потому что Фюальдес был «буонапа
ртистом». Либералов именовали здесь «братьями и друзьями», Ч это звуча
ло как наивысшее оскорбление.
Как на иных церковных колокольнях, так и в салоне баронессы де Т. было два
флюгера. Одним из них являлся г-н Жильнорман, другим Ч граф де Ламот-Валу
а, о котором не без уважения говорили друг другу на ушко: «Вы знаете? Это то
т самый Ламот, что был причастен к делу об ожерелье». Политические партии
идут на подобного рода странные амнистии.
Добавим к этому, что в буржуазной среде человек теряет в глазах общества,
если он слишком легко сходится с людьми. Здесь требуют осторожности в вы
боре знакомств; совершенно так же, как от соседства с зябнущими происход
ит убыль тепла, от близости к лицам, заслуживающим презрение, происходит
убыль уважения. В старину высший свет ставил cебя над этим законом, как и в
ообще над всеми законами. Мариньи, брат Помпадур, был вхож к принцу де Суби
з. Несмотря на… Нет, именно поэтому. Дюбарри, выведший в люди небезызвестн
ую Вобернье, был желанным гостем у маршала Ришелье. Высший свет Ч тот же О
лимп. Меркурий и принц де Гемене чувствуют себя там как дома. Туда примут и
вора, лишь бы он был богом.
Старый граф де Ламот, которому в 1815 году исполнилось уже семьдесят пять ле
т, ничем особым не отличался, если не считать молчаливости, привычки гово
рить нравоучительным тоном, угловатого холодного лица, изысканно учтив
ых манер, наглухо, до самого шейного платка, застегнутого сюртука и длинн
ых скрещенных ног в обвисших панталонах цвета жженой глины. Одного цвета
с панталонами было и его лицо.
С графом де Ламотом «считались» в салоне по причине его «известности» и
Ч как ни странно, но это факт Ч потому, что он носил имя Валуа.
Что касается г-на Жильнормана, то он пользовался самым искренним уважен
ием. Слово его было законом. Несмотря на легкомыслие, он обладал, нискольк
о не в ущерб своей веселости, какой-то особой манерой держать себя: внушит
ельной, благородной, добропорядочной и не лишенной некоторой примеси бу
ржуазной спеси. К этому надо добавить его преклонный возраст. Иметь за пл
ечами целый век чего-нибудь да стоит. Годы образуют в конце концов вокруг
головы ореол.
К тому же старик славился шуточками, напоминавшими блестки старого двор
янского остроумия. Вот одна из них. Когда прусский король, восстановив на
престоле Людовика XVIII, посетил его под именем графа Рюпена, потомок Людови
ка XIV оказал ему прием, приличествовавший разве только какому-нибудь марк
графу Бранденбургскому, и проявил по отношению к нему самую утонченную п
ренебрежительность. Жильнорману это очень понравилось. «Все короли, кро
ме французского, Ч сказал он, Ч захолустные короли». Однажды кто-то спр
осил при нем: «К чему приговорили редактора газеты Французский курьер?»
Ч «К пресеченью», Ч последовал ответ. «Пре в данном случае излишне», Ч
заметил Жильнорман. Так создается репутация.
В другой раз, во время Те deum в день годовщины реставрации Бурбонов, увидев п
роходившего мимо Талейрана, он обронил: «А вот и его превосходительство
Зло».
Жильнорман появлялся обыкновенно в сопровождении дочери, долговязой д
евицы, которой было тогда лишь немного за сорок, а на вид все пятьдесят, и х
орошенького мальчика лет семи, белокурого, розового, свежего, с веселым, д
оверчивым взглядом. При появлении в салоне мальчик неизменно слышал вок
руг себя шепот: «Какой хорошенький! Какая жалость! Бедное дитя!» Это был то
т самый ребенок, о котором мы только что сказали несколько слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33