«Природа, Ч говаривал он, Ч желая наделить цивил
изованные страны всем понемножку, ничего для них не жалеет, вплоть до заб
авных образцов варварства. В Европе существует, но только в малом формат
е, все, что встречается в Азии и в Африке. Кошка Ч это домашний тигр, ящериц
а Ч карманный крокодил. Танцовщицы из Оперы Ч те же людоедки, только роз
овенькие. Они съедают человека не сразу, они гложут его понемножку. А то Ч
о волшебницы! Ч вдруг возьмут и превратят его в устрицу и проглотят. Кар
аибы оставляют одни кости, они Ч одни черепки. Таковы уж наши нравы. Мы не
пожираем пищу мигом, а смакуем. Мы не приканчиваем добычу одним ударом, а м
едленно рвем на части».

Глава вторая.
По хозяину и дом

Он жил в квартале Маре на улице Сестер страстей Христовых в доме э 6. Дом бы
л его собственный. Он давно снесен, и теперь на его месте выстроен другой,
а при постоянных изменениях, которые претерпевает нумерация домов пари
жских улиц, изменился, вероятно, и его номер. Жильнорман занимал просторн
ую старинную квартиру во втором этаже, выходившую на улицу и в сады и увеш
анную до самого потолка огромными коврами, изделиями Гобеленовой и Бове
ской мануфактур, изображавшими сцены из пастушеской жизни; сюжеты плафо
нов и панно повторялись в уменьшенных размерах на обивке кресел. Кровать
скрывали большие девятистворчатые ширмы коромандельского лака. Длинн
ые пышные занавеси широкими величественными складками спадали с окон. В
сад, расположенный прямо под окнами комнат Жильнормана, попадали через у
гловую стеклянную дверь, по лестнице в двенадцать-пятнадцать ступеней,
по которым наш старичок весьма проворно бегал вверх и вниз. Кроме библио
теки, смежной со спальней, у него был еще будуар Ч предмет его гордости, и
зысканный уголок, обтянутый великолепными соломенными шпалерами в гер
альдических лилиях и всевозможных цветах. Шпалеры эти были исполнены в э
поху Людовика XIV каторжниками на галерах, по распоряжению г-на де Вивона, з
аказавшего их для своей любовницы. Они достались Жильнорману по наследс
тву от двоюродной бабки с материнской стороны Ч взбалмошной старухи, до
жившей до ста лет. Он был дважды женат. Своими манерами он напоминал отчас
ти придворного, хотя никогда им не был, отчасти судейского, а судейским он
мог бы быть. При желании он бывал приветливым и радушным. В юности принадл
ежал к числу мужчин, которых постоянно обманывают жены и никогда не обма
нывают любовницы, ибо, будучи пренеприятными мужьями, они являются вмест
е с тем премилыми любовниками. Он понимал толк в живописи. В его спальне ви
сел чудесный портрет неизвестного, кисти Иорданса, сделанный в широкой м
анере, как бы небрежно, в действительности же выписанный до мельчайших д
еталей. Костюм Жильнормана не был не только костюмом эпохи Людовика XV, но
и даже Людовика XVI; он одевался как щеголь Директории, Ч до той поры он счи
тал себя молодым и следовал моде. Он носил фрак из тонкого сукна, с широким
и отворотами, с длиннейшими заостренными фалдами и огромными стальными
пуговицами, короткие штаны и башмаки с пряжками. Руки он всегда держал в ж
илетных карманах и с авторитетным видом утверждал, что «французская рев
олюция дело рук отъявленных шалопаев».

Глава третья.
Лука-разумник

В шестнадцать лет он удостоился чести быть однажды вечером лорнированн
ым в Опере сразу двумя знаменитыми и воспетыми Вольтером, но к тому време
ни уже перезрелыми красавицами Ч Камарго и Сале. Оказавшись между двух
огней, он храбро ретировался, направив стопы к маленькой, никому неведом
ой танцовщице Наанри, которой, как и ему, было шестнадцать лет и в которую
он был влюблен. Он сохранил бездну воспоминаний. «Ах, как она была мила, эт
а Гимар-Гимардини-Гимардинетта, Ч восклицал он, Ч когда я ее видел в пос
ледний раз в Лоншане, в локонах „неувядаемые чувства“, в бирюзовых побря
кушках, в платье цвета новорожденного младенца и с муфточкой „волнение“!
» Охотно и с большим увлечением описывал он свой ненлондреновый камзол,
который носил в юные годы. «Я был разряжен, как турок из восточного Левант
а», Ч говорил он. Когда ему было двадцать лет, он попался на глаза г-же де Б
уфле, и она дала ему прозвище «очаровательный безумец». Он возмущался им
енами современных политических деятелей и людей, стоящих у власти, наход
я эти имена низкими и буржуазными. Читая газеты, «ведомости, журналы», как
он их называл, он едва удерживался от смеха. «Ну и люди, Ч говорил он, Ч Ко
рбьер, Гюман, Казимир Перье! И это, изволите ли видеть, министры! Воображаю,
как бы выглядело в газете: „Господин Жильнорман, министр! Вот была бы поте
ха! Впрочем, у таких олухов и это сошло бы!“ Он, не задумываясь, называл все в
ещи, пристойные, равно как и непристойные, своими именами, нисколько не ст
есняясь присутствия женщин. Грубости, гривуазности и сальности произно
сились им спокойным, невозмутимым и, если угодно, не лишенным некоторой и
зысканности тоном. Такая бесцеремонность в выражениях была принята в ег
о время. Надо сказать, что эпоха перифраз в поэзии являлась вместе с тем эп
охой откровенностей в прозе. Крестный отец Жильнормана, предсказывая, чт
о из него выйдет человек не бесталанный, дал ему двойное многозначительн
ое имя: Лука-Разумник.

Глава четвертая.
Претендент на столетний возраст

В детстве он не раз удостаивался награды в коллеже своего родного города
Мулена и однажды получил ее из рук самого герцога Нивернезского, которо
го он называл герцогом Неверским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33