Так как мы пишем портрет с натуры и не имеем
желания что-либо скрывать, мы вынуждены добавить, что Мириэль выказал кр
айнюю холодность к Наполеону в период его заката. Начиная с 1813 года он одоб
рял или даже приветствовал все враждебные императору выступления. Он не
пожелал видеть Наполеона, когда тот возвращался с острова Эльбы, и не отд
ал распоряжение по епархии о служении в церквах молебнов о здравии импер
атора во время Ста дней.
Кроме сестры Батистины, у него было два брата: один Ч генерал, другой Ч п
рефект. Он довольно часто писал обоим. Однако он несколько охладел к перв
ому после того, как, командуя войсками в Провансе и приняв под свое начало
отряд в тысячу двести человек, генерал во время высадки в Канне преследо
вал императора так вяло, словно желал дать ему возможность ускользнуть.
Переписка же епископа с другим братом, отставным префектом, достойным и
честным человеком, который уединенно жил в Париже на улице Касет, остава
лась более сердечной.
Итак, монсеньора Бьенвеню тоже коснулся дух политических разногласий, у
него тоже были свои горькие минуты, свои мрачные мысли. Тень страстей, вол
новавших эпоху, задела и этот возвышенный и кроткий ум, поглощенный тем, ч
то нетленно и вечно. Такой человек бесспорно был бы достоин того, чтобы во
все не иметь политических убеждений. Да не поймут превратно нашу мысль,
Ч мы не смешиваем так называемые «политические убеждения» с возвышенн
ым стремлением к прогрессу, с высокой верой в отечество, в народ и в челове
ка, которая в наши дни должна лежать в основе мировоззрения всякого благ
ородного мыслящего существа. Не углубляя вопросов, имеющих лишь косвенн
ое отношение к содержанию данной книги, скажем просто было бы прекрасно,
если бы монсеньор Бьенвеню не был роялистом и если бы его взор ни на мгнов
енье не отрывался от безмятежного созерцания трех чистых светочей Ч ис
тины, справедливости и милосердия, Ч ярко сияющих над бурной житейской
суетойю.
Признавая, что бог создал моньсеньора Бьенвеню отнюдь не для политическ
ой деятельности, мы тем не менее поняли и приветствовали бы его протест в
о имя права и свободы, гордый отпор, чреватое опасностями, но справедливо
е сопротивление всесильному Наполеону. Однако то, что похвально по отнош
ению к восходящему светилу, далеко не так похвально по отношению к свети
лу нисходящему. Борьба привлекает нас тогда, когда она сопряжена с риско
м, и уж, конечно, право на последний удар имеет лишь тот, кто нанес первый. То
т, кто не выступал с настойчивым обвинением в дни благоденствия, обязан м
олчать, когда произошел крах. Только открытый враг преуспевавшего являе
тся законным мстителем после его падения. Что касается нас, то, когда вмеш
ивается и наказует провидение, мы уступаем ему поле действия. 1812 год начин
ает нас обезоруживать. В 1813 году Законодательный корпус, до той поры безмо
лвный и осмелевший после ряда катастроф, подло нарушил свое молчание: эт
о не могло вызвать ничего, кроме негодования, и рукоплескать ему было бы о
шибкой; в 1814 году при виде предателей-маршалов, при виде сената, который, пе
реходя от низости к низости, оскорблял того, кого он обожествлял, при виде
идолопоклонников, трусливо пятившихся назад и оплевывавших недавнего
идола, каждый счел своим долгом отвернуться; в 1815 году, когда в воздухе появ
ились предвестники страшных бедствий, когда вся Франция содрогалась, чу
вствуя их зловещее приближение, когда уже можно было различить смутное в
идение разверстого перед Наполеоном Ватерлоо, в горестных приветствия
х армии и народа, встретивших осужденного роком, не было ничего достойно
го осмеяния, и, при всей неприязни к деспоту, такой человек, как епископ Ди
ньский, пожалуй, не должен был закрывать глаза на все то величественное и
трогательное, что таилось в этом тесном объятии великой нации и великого
человека на краю бездны.
За этим исключением епископ был и оставался во всем праведным, искренним
, справедливым, разумным, смиренным и достойным; он творил добро и был добр
ожелателен, что является другой формой того же добра. Это был пастырь, муд
рец и человек. Даже в своих политических убеждениях, за которые мы только
что упрекали его и которые мы склонны осуждать весьма сурово, он был Ч эт
ого у него отнять нельзя Ч снисходителен и терпим, быть может, более, чем
мы сами, пишущие эти строки. Привратник диньской ратуши, когда-то назначе
нный на эту должность самим императором, был старый унтер-офицер старой
гвардии, награжденный крестом за Аустерлиц и не менее рьяный бонапартис
т, чем императорский орел. У этого бедняги вырывались порой не совсем обд
уманные слова, которые по тогдашним законам считались «бунтовскими реч
ами». После того как профиль императора исчез с ордена Почетного легиона
, старик никогда не одевался «по уставу» Ч таково было его выражение, Ч
чтобы не быть вынужденным надевать и свой крест. Он с благоговением, собс
твенными руками, вынул из креста, пожалованного ему Наполеоном, изображе
ние императора, вследствие чего в кресте появилась дыра, и ни за что не хот
ел вставить что-либо на его место. «Лучше умереть, Ч говорил он, Ч чем но
сить на сердце трех жаб!» Он любил во всеуслышание издеваться над Людови
ком XVIII. «Старый подагрик в английских гетрах? Пусть убирается в Пруссию со
своей пудреной косицей!» Ч говаривал он, радуясь, что может в одном ругат
ельстве объединить две самые ненавистные для него вещи: Пруссию и Англию
. В конце концов он потерял место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32