..
Лошадь дернулась, и Заикин снова обернулся к извозчику:
– Да стой ты на месте, тетеря!
Он отсчитал несколько бумажек, сунул их в руки испуганному «ваньке» и, показывая ему огромный кулак, рявкнул:
– Это тебе на всех! Смотри у меня!.. Чтобы поровну, понял?!
– Дак, Господи!.. Иван Михайлович!.. Да рази ж мы...
Но Заикин уже не слушал его, а заглядывал в лицо Куприну и говорил:
– Сашенька, друг ты мой сердешный... Я же все как лучше хочу... Я же этому Маркову, мать его за ногу, чтобы он такие слова... Дак как же это можно?! Ну, прости, если что не так. Ну, прости... Не обижайся. Силь ву пле.
И Куприн пожалел Заикина:
– Ладно. Социалист, слава Богу, из тебя не получился. А твой дурацкий террор господину Маркову только на пользу: оттого, что он пройдется пешком от вокзала до «Лондонской», у него будет гораздо лучше работать желудок.
– Ты смотри... – огорчился Заикин. – Ну кто бы мог подумать?
И тут Заикин увидел афишу на рекламной тумбе и остановился, удивленно разглядывая ее. На афише был нарисован аэроплан, летящий над морем, а вверху, в овале, портрет молодой красивой женщины.
– Сашенька, – смущенно сказал Заикин, – ты прочти мне, будь ласков, чего там накарябано...
Куприн улыбнулся и прочел текст афиши:
– «Гастроли всемирно известной француженки женщины-авиатора баронессы де ля Рош. Летающая дама совершит свои полеты на аппарате тяжелее воздуха системы „Фарман“ на скаковом поле одесского ипподрома. Билеты продаются без ограничений».
– Это когда? – коротко спросил Заикин.
Куприн снова посмотрел на афишу и ответил:
– Завтра.
Заикин вздохнул:
– Вот это дело стоящее. Билеты без ограничений. Небось деньги – лопатой...
Куприн посмотрел на Заикина и сказал:
– Это дело, Иван, не деньгами стоящее.
– Опять я чего не так сказал? – спросил Заикин.
* * *
Вечером в цирке Заикин гнул на шее рельсы, разгибал подковы, завязывал узлом толстенные железные прутья, а двадцать человек из зрителей старались разорвать его сцепленные руки. Потом Заикин боролся.
В ложе сидели трое: молодая красивая француженка-летчица баронесса де ля Рош, ее антрепренер мсье Леже и журналист Петр Пильский.
У Пильского была ироничная лисья мордочка с умными недобрыми глазами. Разговор шел по французски.
– Бог мой! – сказала де ля Рош, глядя на Заикина. – Какой великолепный экземпляр!
Леже тревожно посмотрел на де ля Рош и сказал Пильскому:
– Я видел мсье Заикина в прошлом году в Париже, когда он стал чемпионом мира.
– Какой экземпляр! – пробормотала де ля Рош.
Леже наклонился к ней и так, чтобы не слышал Пильский, тихо сказал:
– Прости меня, девочка, но несколько лет тому назад, когда ты еще не была баронессой де ля Рош, а в весьма раздетом виде пела и танцевала на сцене «Фоли Бержер», я посмотрел на тебя впервые и тоже подумал: «Какой превосходный экземпляр!» Правда, потом я нашел в себе силы полюбить тебя искренно и нежно.
– Ты предлагаешь мне сделать то же самое? – насмешливо спросила де ля Рош и показала на Заикина.
– В отличие от меня ты вправе делать все, что угодно.
– Спасибо. – Де ля Рош нежно посмотрела на Леже. – Я постараюсь пользоваться этим правом только в исключительных случаях.
– Я вижу, что вы очень заинтересовались мсье Заикиным, – сказал Пильский. – Я могу представить его вам.
– Прекрасно! – рассмеялась де ля Рош. – Вы не боитесь, Леже?
– Нет, мадам. Сотрудничество с вами закалило меня и приучило к любым неожиданностям.
– Мсье Заикин не только прекрасный спортсмен, но еще и блистательный организатор, – заметил Пильский. – Он организатор и хозяин этого борцовского чемпионата.
– Сколько человек находятся под руководством мсье Заикина? – деловито осведомился Леже.
– Человек тридцать, – ответил Пильский.
– О!.. – презрительно махнул рукой Леже. – Мадам стоит пятидесяти.
– Леже! Леже! Вы слишком самоуверенны. Взгляните, какой это мужчина!
– Боюсь, что мсье Заикин так устает быть мужчиной на арене, что сразу же перестает им быть, когда сходит с нее.
– Тогда вам действительно нечего бояться за себя!
– Я боюсь не за себя, а за вас. Ваше спокойствие мне дороже всего.
– Мадам, рекомендую вам рискнуть, – спокойно сказал Пильский. – Насколько мне известно, мсье Заикин работает на арене не в полную силу.
– В таком случае, мсье Пильский, пригласите мсье Заикина завтра же на мои полеты, – улыбнулась де ля Рош и добавила: – Думаю, что мсье Леже это будет так же приятно, как и мне.
* * *
На следующий день в кафе ипподрома сидели Заикин, Куприн, Пильский и их приятель журналист Саша Диабели.
Уже было много выпито и много съедено. Заикин был тихо и добродушно пьян, Саша Диабели чрезвычайно весел, Пильский – озлоблен, а Куприн негромко и грустно говорил:
–...и точно так же через десять лет мы, оставшись благополучными русскими либералами, будем вздыхать о свободе личности и кланяться в пояс мерзавцам, которых презираем, и околачиваться у них в передних. «Потому что, знаете ли, – скажем мы хихикая, – с волками жить, по-волчьи выть»...
– Для чего?! Для чего все это нужно? – вдруг зло прервал Куприна Пильский. – Сначала мы тупо гадим под себя, а потом сами же тыкаемся носом в собственное дерьмо, чтобы лишний раз убедиться, что мы попросту омерзительны!
Заикин ничего не понял и вопросительно посмотрел на Куприна. Саша Диабели расхохотался. Пильский готов был уже оскорбленно вскинуться, но Куприн спокойно положил свою руку на руку Пильского и сказал:
– Ничего, Петя... Я верю, что не теперь, не скоро, лет через пятьдесят, но придет истинно русский писатель, вберет в себя все тяготы и всю мерзость этой жизни и выбросит их нам в виде простых, тонких и бессмертно-жгучих образов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34