– Да. В чем дело, Кло?
– Когда, вы сказали, будет готов мой аппарат?
– Через несколько дней...
– Анри, будьте же как всегда любезны и отдайте мой аэроплан мсье Заикину, – спокойно сказала де ля Рош и впервые посмотрела в глаза Фарману. – А я подожду эти два-три месяца.
– Вы сошли с ума, Кло! Вы не можете ждать так долго! Я слышал, что Леже заключил для вас очень выгодный договор на гастроли в Испании.
– Я тоже слышала об этом, Анри. – Де ля Рош невозмутимо спрятала пудреницу в сумочку. – Пожалуйста, передайте этот аэроплан мсье Заикину. Я вам буду очень обязана. Считайте, что я уступаю свою очередь.
– А как же гастроли в Испании? – растерялся Фарман. – Я не рекомендовал бы вам летать там на старом аппарате. Он уже достаточно изношен.
Де ля Рош поцеловала Фармана в щеку и улыбнулась:
– Мой дорогой мэтр, я так привыкла во всем следовать вашим советам, что ни за что не буду летать в Испании на старом аппарате. Я просто туда не поеду!
– Вы с ума сошли! Что с вами, Кло?
– До свидания, Анри, – нежно сказала де ля Рош. – Я была так рада вас видеть. И пожалуйста, напрягитесь и придумайте, под каким соусом вы через несколько дней сообщите мсье Заикину, что его аэроплан уже готов.
* * *
Несколько русских офицеров, Заикин, Ефимов и Фарман стояли около новенького аэроплана. Заикин был расфранчен и торжествен. В руках он держал свою роскошную трость с бриллиантами. Неподалеку стоял художник Видгоф и набрасывал с натуры аэроплан. С другой стороны аппарата фотограф устанавливал свою треногу. Около аппарата копошились Жан и Жак.
Фарман говорил, а Мациевич почти синхронно переводил Заикину:
–...только из глубочайшего уважения перед твоими спортивными заслугами господин Фарман нашел возможность ускорить постройку аэроплана.
Жан и Жак переглянулись. Жан ухмыльнулся, а Жак сплюнул.
– Мсье Фарман говорит, что он сам пролетит сейчас над полем, чтобы показать тебе все достоинства аэроплана, – сказал Мациевич.
Фарман улыбнулся и посмотрел на трость Ивана Михайловича.
Заикин перехватил его взгляд и тут же быстро проговорил:
– Ты, Лев Макарыч, передай ему, что я и слов таких не могу найти, чтобы выразить свою благодарность, а посему прошу его принять маленький презент...
И Заикин протянул Фарману трость. Мациевич перевел, и Фарман, уже искренне восхищенный, принял подарок.
Пока он любовался тростью, Мациевич тихо спросил Заикина, показывая на художника и фотографа:
– Иван Михайлович, дорогой ты мой, на кой тебе черт сейчас эти-то понадобились? И так на бобах сидим, зубами щелкаем.
– Лев Макарыч! Реклама – ух какая страшная сила! Может, я мужик и серый, и неграмотный, а только в этом я соображаю будь здоров!
– Мсье Заикин! Силь ву пле, – сказал Фарман и широким жестом пригласил Заикина занять пассажирское сиденье.
Он сказал еще несколько слов и любезно улыбнулся.
– Господин Фарман говорит, что он сам сотворит твое крещение.
– Батюшки-светы! – воскликнул Заикин и бросился к аэроплану. – Да неужто?! Эва, что моя тросточка-то наделала! Недаром за нее тысячу двести рублей плочено! Хорошо, что в ломбард заложить не успели!
Русские захохотали, зааплодировали. Фарман принял это на свой счет и вежливо поклонился.
Он сел впереди, Заикин – чуть выше, сзади. Жан и Жак принялись запускать мотор.
– Стой! – заорал Заикин. – Стой, тебе говорят!
Фарман испуганно обернулся.
– Снимай на карточку! – крикнул Заикин фотографу. – И чтоб все хорошо вышло! А то я с тебя шкуру спущу!
Фотограф засуетился. Фарман понял, в чем причина задержки, рассмеялся и с уважением посмотрел на Заикина.
Заикин похлопал Фармана по плечу, указал пальцем на аппарат фотографа и сказал:
– Гляди туда, сейчас птичка вылетит!
Фарман повернулся к фотографу, Заикин напружинился, выкатил глаза, и снимок был сделан.
Анри Фарман рассмеялся, сдвинул кепку козырьком назад, спрятал в карман трубку и что-то скомандовал Жану и Жаку. Мотор затарахтел, Заикин снял с головы котелок, трижды перекрестился истово и бросил котелок Жаку. Тот ловко поймал его и весело отсалютовал им Заикину.
Аэроплан покатился на взлетную полосу.
Сверху Заикин смотрел на поле, на ангары, на крохотные фигурки людей, жмурился от сильного встречного ветра и судорожно цеплялся за расчалки руками.
Фарман спокойно и уверенно управлял аэропланом. Время от времени он поворачивался к своему пассажиру и вопросительно смотрел на него.
– Формидабль! – кричал ему Заикин. – Так красиво, просто спасу нет! Я говорю: красиво! Жоли! Се тре жоли! Огромадное вам мерси, господин Фарман!
* * *
В Одессе, в кафе на Николаевской набережной, Куприн читал вслух письмо Заикина. Ярославцев, Нильский и Саша Диабели слушали серьезно и печально.
Голос Куприна был сухим и нерадостным:
– «...денег нет ни капельки. Что господа Пташниковы чеком выписали – того и на половину расходов не хватило. Хорошо, что своих было сколько-то, а то бы совсем беда. Заказал фотографии и афиши, потому как здесь делают их быстро и красиво. Чем платить – ума не приложу. Завтра в Париж поеду – чемпионскую ленту с золотыми медалями закладывать. А больше у меня ничего нет. Хорошо, что еще сильно помогает капитан флота Лев Макарович Мациевич. Тоже очень грамотный господин и душевный. Вроде тебя, дорогой мой сердечный друг Александр Иванович.
Пишет это письмо Коленька Горшков. Я ему говорю, а он пишет. А еще встретил я здесь госпожу де ля Рош. Оказывается, ее Клотильдой звать. По-нашему, значит, Клавдия, Клава... Она тут за новым аэропланом приехала. Ей Фарман наказал ждать три месяца. А мне из уважения, что я чемпион, сразу сделали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34