На велосипеде подъехал Фарман. Посмотрел секунду на Заикина и достал из кармана телеграмму. Протянул ее Мациевичу:
– Передайте эту депешу мсье Заикину и поздравьте его от моего имени.
Мациевич развернул телеграмму и охнул.
– Откуда? – спросил Заикин.
– Из Ясной Поляны. От Льва Николаевича Толстого. Ты про такого слышал?
– Я-то слышал, а вот он откуда про меня знает?
– Значит, знает. Лев Николаевич поздравляет тебя с победой над воздушной стихией. Вот, Ваня, честь тебе какая.
– Батюшки-светы!.. – растерялся Заикин. – Это что же мне теперь делать?
– Летать, – коротко ответил Мациевич.
* * *
И снова взлет, посадка... Взлет, посадка.
– Браво, Вания! – кричит де ля Рош. – Тре бьен! Тре бьен!
Заикин не может ее услышать. Он далеко. Да еще и тарахтят моторы трех аэропланов – одного заикинского и двух учебных на другом краю летного поля.
– Тре бьен, мон ами, – шепчет де ля Рош, – тре бьен...
И голос сзади подтверждает:
– Этот гладиатор хорошо летает!
– Превосходно! – с восторгом отвечает де ля Рош и поворачивается.
Позади нее стоит Леже.
– Здравствуй, Кло.
Некоторое время Клотильда де ля Рош разглядывает осунувшееся, с воспаленными глазами лицо Леже, медленно поднимает руку и, тихонько касаясь пальцами лба, щек и подбородка Леже, горько говорит:
– Здравствуй, Пьер.
* * *
Держа в руке пачку газет и легко перескакивая через три ступеньки сразу, огромный Заикин бежал наверх по ветхой лестнице мурмелонского отеля.
А за ним, не поспевая, семенил старенький портье и кричал слабым голосом:
– Мсье Заикин! Мсье Заикин!
Заикин весело отмахнулся от него:
– Некогда, батя, некогда... Не до тебя сейчас!
Он промчался по коридору и затарабанил в дверь номера де ля Рош.
– Клава! Клавочка! Открой! Радость-то какая!.. – крикнул Заикин и потряс пачкой газет.
Подоспел старенький портье. Деликатно постучал сухоньким пальчиком в широченную спину Ивана Михайловича:
– Мсье Заикин, вам письмо от мадемуазель де ля Рош. – И протянул небольшой конверт.
Заикин услышал имя де ля Рош, резко повернулся:
– Чего?
– Вам письмо от мадемуазель, – повторил старик-портье. – Она уехала час тому назад и просила передать вам вот это...
Заикин ничего не понял, но осторожно взял письмо и напряженно спросил у маленького старика:
– А где Клава-то?..
* * *
Он лежал на траве за ангарами и смотрел в небо.
Рядом валялись десятки экземпляров одного и то го же номера «Ле Матен», где вся первая полоса была занята его фотографиями: Заикин у аэроплана, Заикин и Фарман на аэроплане, в полете, после приземления и среди других авиаторов. Была даже фотография факсимиле Заикина. Корявыми буквами «Борец Заикин».
Рядом сидел Лев Макарович Мациевич и глуховатым голосом читал ему по-русски письмо Клотильды де ля Рош:
– «...сумма, которую мы должны были выплатить в качестве неустойки, оказалась такой большой, что нам ничего не оставалось делать, как немедленно выехать в Мадрид. Каждый час промедления грозил нам грандиозными штрафами и резким уменьшением гонорара. Через две недели я на несколько дней прекращу гастроли и вернусь в Мурмелон за новым аэропланом, но тебя уже там не будет, и я знаю, что...» – Тут Мациевич оторвался от письма и сказал: – Дальше, Иван Михайлович, очень личное...
* * *
Мурмелонское летное поле было усеяно народом.
У посадочной полосы стоял стол, за которым восседала экзаменационная комиссия.
Заканчивая полет, на полосу садились три аэроплана: один впереди, два других чуть сзади. Зрители бурно аплодировали.
Аэропланы закончили пробег у самого стола комиссии. Из первого аппарата выпрыгнул Иван Заикин, из двух других – немец Шмидт и итальянец Пинетти. Все трое четко подошли к столу экзаменационной комиссии. Встали три члена комиссии. Анри Фарман представил им своих учеников.
– Имею честь, господа, рекомендовать своих учеников. Мсье Шмидт, мсье Пинетти и мсье... Заикин, – чуть запнувшись, произнес он. – Вы сами все видели, господа. – Фарман развел руками, как бы показывая, что он сделал все, что мог.
Пожилой француз-авиатор, по виду– глава комиссии, с интересом разглядывал Заикина. Потом что-то тихо сказал Фарману.
– Мой аппарат рассчитан и на больший вес. Он может выдержать и слона, – улыбнулся Фарман. – Если бы слон умел летать.
– Полагаю, слона выучить было бы легче, чем этого русского, – вставил другой член комиссии по-французски.
– Вы совершенно правы, мсье, – льстиво улыбнулся Фарман.
Иван Михайлович Заикин с тревогой вслушивался в непонятную речь.
Пожилой авиатор взял со стола диплом и зачитал его. Затем вручил диплом Заикину и пожал ему руку.
Деланно поморщился, как бы от крепкого рукопожатия Ивана Михайловича, и потрогал его мускулы через рукав пилотской кожаной куртки.
– Мсье будет лучшим авиатором среди борцов и... лучшим борцом среди авиаторов...
Заикин с напряжением вслушивался в чужую фразу, подумал и сказал по-русски:
– Благодарствуйте. Живы будем – не помрем.
* * *
А через несколько дней Мациевич провожал Заикина домой на парижском вокзале. Они стояли на перроне, ожидая, когда подадут состав.
–... в общем, все это достаточно серьезно, и за час до отхода поезда всего и не скажешь, – проговорил Мациевич.
– А ты мне самую суть, – попросил Заикин и по привычке погладил лошадиную морду.
– Сейчас попробую... Мне кажется, что Россия минует и смуты, и духовную гибель, на которые обречены многие нации и страны в нашем только что начавшемся веке, если овладеет вершинами науки и порожденной ею техники. Не очень сложно? Все понятно?
– А чего ж не понять? Хочешь жить – умей вертеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34