А смотреть надо было. Неожиданно появились фашистские самолеты, на землю обрушились бомбы. Протяжный завывающий свист, сильные взрывы, столбы пыли – все это возникло внезапно, не успев даже как следует нас напугать. Притаившись кто где смог, ждали окончания налета, а он длился два часа. Самолеты шли небольшими группами. И никто не преграждал им путь. Именно это больше всего нас удивляло. Где наша авиация? Почему враг безнаказанно творит свое черное дело?
Много, очень много возникло вопросов, и трудно было найти на них вразумительный ответ. Только вера в то, что и мы будем бить фашистов, не давала падать духом, отчаиваться.
Мы вернулись в лагерь, отправили оттуда последнюю группу инструкторов, а на нашем аэродроме появились фронтовые Су-2, затем МиГ-3, И-16. Наши войска отступали…
У многих летчиков-фронтовиков были боевые медали, ордена. Мы окружали их, расспрашивали о воздушных боях. Они отвечали неохотно, раздраженно.
Когда кто-то из нас заявил, что нам не терпится скорей стать в боевой строй, небритый хозяин одного из «мигов» сказал:
– Не торопитесь, ребята. Все равно машин нет. У нас и то пол-эскадрильи безлошадных…
Мы не отставали от фронтовиков: знали, что наши бои впереди, и старались расспросить поподробнее о гитлеровской авиации, ее тактике, вооружении. То, что узнали, было малоутешительным: немец сильнее нас, а потому нахальнее, господствует в воздухе…
В конце октября пришла очередь эвакуировать курсантов. Летчики боевых полков с сожалением расстались с нами – мы помогали им обслуживать, заправлять машины, крепко сдружились.
– Учитесь, ребята, придет ваш черед – поможете нам. Уверены, что вам дадут совсем другие самолеты…
На это очень надеялись и мы сами.
Последний, с кем мы прощались, был дед Анисим – старожил приаэродромной зоны. Он всегда нас чем-нибудь угощал, был с нами ласков, приветлив. Встретишься, бывало, с ним – и чем-то родным, домашним повеет на тебя. Мы любили его.
И вот прощание.
Молчим. Все понятно без слов.
– Когда вы летали – мы были спокойны, – говорит дед Анисим.
Понятно: курсантские полеты-учебные. А сейчас начнутся боевые.
Уходим грустные.
– Мы вернемся, дедушка! – говорим на прощание.
– По-иному быть не может – супостат сломает себе хребет, – отвечает дед.
В его словах – твердая убежденность. Она передается нам.
– До встречи, дедушка!
– До встречи, сынки!
Когда потом оглянулись – дед Анисим стоял у забора и смахивал ладонями слезы с морщинистых щек.
Его образ много раз оживал в моей памяти. Я испытывал чувство ответственности перед простым человеком-тружеником. Наверное, он олицетворял для меня весь наш великий народ…
Покидали Батайск с тяжелым чувством. Фашисты уже под Ростовом. Туда идут один за другим эшелоны с техникой, воинскими частями. Все – на фронт, а мы – в тыл, да еще глубокий. От сознания этого на душе становилось как-то неуютно. Но мы не распоряжались своей судьбой.
Нам оставалось лишь завидовать летчикам-инструкторам, которые отправились на передний край. Одну из эскадрилий возглавлял капитан Богданов – глубоко уважаемый мною человек.
Мы ехали долго. Наконец прибыли в пункт назначения. Вышли из теплушек – жарко, горы вокруг, внизу – ярко-зеленая долина.
Это был Азербайджан.
Вот куда занесли меня курсантские пути-дороги!
Там, где нас высадили, не было ничего, кроме ровной площадки.
– Начнем с нуля, – сказал летчик-инструктор Виктор Коноваленко.
Так оно и было. Сами заготавливали лес, строили жилые помещения, оборудовали летное поле.
В это время к нам редко и с большим опозданием поступали газеты, радио не было.
А слухов всевозможных – хоть отбавляй. Я потом не раз убеждался: где отсутствуют официальные источники информации – там властвуют слухи. Кем они распространяются – трудно сказать; только замечена одна общая особенность: слухи почти всегда тревожат людей, приводят их в уныние, а порой даже сеют панику.
Когда мы уже освобождали Украину, мне жители села Близнецы показали сохранившийся у них агитплакат первых дней войны, на котором была изображена старуха с выпученными от страха глазами, возбужденно шептавшая что-то на ухо другой такой же старухе. За их спинами виднелась лужа, в которой плавают детские кораблики.
Стихотворная подтекстовка высмеивала распространительницу слухов, выдающую эти кораблики за немецкие миноносцы.
Сейчас наивность такого плаката очевидна. Но жители рассказывали, что и такие формы агитации оказывали свое воздействие. Ведь фашисты не брезговали ничем. С помощью лазутчиков они распространяли такие слухи, над которыми иной раз можно только посмеяться. Но когда враг приближался, самый нелепый слух был способен деморализовать человека.
А теперь представьте наше состояние, когда пополз зловещий слух: «Немец прет, вот-вот Москву возьмет!» Мы знали, что уже идут бои на окраине Ростова. Ну как тут не встревожишься?
Мы – к инструкторам. Они утверждают: под Москвой фашист сломает зубы. Но толком никто ничего не знает…
Мы работали, строили, а у нас все валилось из рук, и ничего нельзя было поделать. Вот тот случай, когда отсутствие информации угнетает волю, лишает душевного равновесия.
Из состояния уныния были выведены самым неожиданным образом: к нам на аэродром примчался весь взмокший, но с сияющим лицом местный почтальон Рахим. Он, как правило, появлялся, когда узнавал что-то новое. На этот раз в его руках, как флаг, развевалась газета.
– Сталин, Сталин выступил на параде! – радостно кричал он, произнося слова с восточным акцентом.
– Какой парад? Что? Где?
– Смотри, дорогой, вот фотография…
Никогда еще нам не были так дороги газетные строки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101