Удрученный таким поворотом дела, я про себя решил: «Ладно, деваться некуда. Поеду. Но любой ценой вырвусь обратно».
Командир полка, видя мое состояние, как бы между прочим заметил:
– У тебя ведь на Волге старики живут?
– Волга большая, а мои родители – в Астрахани.
– Ничего страшного. Сколько дней дали тебе на дорогу?
– Три.
– Скажи Бравикову, пусть добавит еще два, навестишь стариков.
Ух, и хитрюга наш комполка! Рассчитал точно: кто же откажется от такого?
Но… назревают большие события. А я в стороне… Мелентьеву нетрудно было догадаться, о чем я думаю:
– Хватит, Скоморохов, и на твою долю больших событий. Езжай, учись. Передашь начальнику штаба курсов полковнику Мееру привет от меня. Он был начальником авиационного училища, когда я там служил командиром отряда.
«Обязательно передам… Меер мне и поможет», – подумал, прощаясь с командиром.
И вот я снова в городе моего детства. Милые сердцу кривые улочки, знакомая до боли облезлая, покосившаяся мазанка… Я приближался к ней, сдерживая себя, чтобы не броситься вприпрыжку, как в детстве. А сердце стучит все учащеннее, и трудно его унять.
Святое чувство возвращения к родному очагу… С чем сравнишь его, как расскажешь о нем?
Я толкнул рукой дверь – и только сейчас заметил замок. Душу наполнила тревога. Тут появилась у калитки мать Жени Чайкина.
– Вам кого, молодой человек?
– Да вот хотел повидать Михаила Ивановича и Елену Лазаревну…
– Так они на реке, с полчаса как ушли. А вы кто же им будете?
– Да так… – ответил я и бросился к Волге. По дороге оглянулся – Чайкина застыла, пораженная: тропинку, по которой я побежал, знали только жившие здесь мальчишки.
Вот он, родной берег моей любимой реки! На мгновение забыто все, чем я жил последние три года. Только Волга и я. Она неудержимо манила к себе ласковым накатом волны, солнечной отмелью, речным раздольем!
– Дядя, дядя, вы с войны? – вдруг дернула меня за гимнастерку чья-то слабая ручонка. Оглянулся – большеглазая белокурая девочка.
– Тебя как звать?
– Маша.
– Маша?!
– Да, а что?
– Ничего, девочка, на вот тебе шоколадку, беги домой…
Малышка понесла домой подарок.
Почему такой теплотой отдалось в груди имя Маша? Я хотел встретиться с ней, как с другом детства. А тут неведомая до сих пор волна обдала всего томительно-сладостным жаром…
Бегу вдоль берега Волги. Вот уже знакомое устье речушки Дармы – обычно в ней мы ловили рыбу.
Да, но где же отец с матерью?
Вот она, наша лодка! Отец на веслах, мать – на корме, правит. Кричу, чтобы пристали к берегу.
Услышали меня, приблизились:
– А что там, подвезти вас?
У меня словно комок в горле застрял, не могу слова сказать.
Не узнали меня. Да и как узнать – уехал от них оборванцем, а тут стоит стройный худощавый военный, в портупее, добротных сапогах…
Материнское сердце – чуткое.
Лодка вдруг резко развернулась. Пошла к берегу.
Слышу взволнованный голос матери:
– Греби скорее, отец, это наш Коля.
Я почти на руках вынес мать из лодки – какая же она маленькая, худенькая… Помог сойти на берег отцу. Трудно им жилось. Или, может быть, это я так окреп?
Скорее всего – и то и другое.
Слезы, объятия, опять слезы. Я как мог успокоил родителей, снова усадил их в лодку, налег на весла, и мы направились домой. Очень хотелось половить рыбу, но разве до этого!
Дома отец и мать не знали, куда меня усадить, чем угостить. А я, осмотревшись-освоившись, стал рваться на улицу, к знакомым, к Маше.
Удивительно: пока ехал – встреча с Машей представлялась мне делом простым и обычным. А вот сейчас вдруг почувствовал робость. Что случилось со мной, куда девалось прежнее спокойствие?
Эх, юность, юность… Даже пройдя горнило войны, она остается робкой и беззащитной перед нежными ростками первой любви…
Быстренько переодевшись в то, что нашлось у отца, я снова, как мне казалось, превратился в прежнего мальчишку.
Отец молча наблюдал за мной. Потом подошел, ощупал мои руки, ноги.
– Ты в самом деле цел, невредим?
– Ни одной царапины, батя!
– А как же домой попал? – Я заметил его серьезный и пристальный взгляд.
– В краткосрочный отпуск… На полтора дня.
– А за что такая честь?
– За пять сбитых фашистов… Мать всплеснула руками.
– Коля, это правда? – спросил отец.
– Правда, батя.
– Ну, спасибо тебе, сынок, обрадовал. – Отец обнял меня и сказал: – А теперь иди, искупайся в Волге, чтобы счастье тебе не изменяло.
Поцеловав родителей, я выскочил на улицу. И снова тут как тут соседка Чайкина.
– Колька, чертенок! Что ж ты сразу не признался? В военном тебя трудно узнать. Скажи хоть, как в края наши попал? Двое моих воюют, а вот ни один не заглянул.
– Да и я случайно… Завтра уезжаю.
– Как это «случайно»? – округлились соседкины глаза. – Ты ведь не первый приезжаешь. Только те были в ранах или все в наградах. А у тебя, смотрю, ни того, ни другого. Парень – кровь с молоком и… случайно.
– Ну не совсем случайно – еду за новым самолетом, крюк сделал.
– Так что ж ты сразу не сказал? Это совсем другое дело. Ну иди, иди к дружкам. Жаль, Женьки нет…
Ну и Чайкина! Или грудь в крестах, или голова в кустах! Третьего не признает.
Вот какие мы, люди волжские!
Наплававшись, нанырявшись всласть, лег на спину, и меня понесло течение. Вокруг – звенящая тишина. Небо бездонное, голубое.
Почему раньше не слышал этой тишины, не замечал этой пронзительной голубизны? Да просто не знал им цены. Это как в детстве бывает: узнаешь, насколько дорога тебе игрушка, когда ее теряешь. Тишина и небо – вот она, прекрасная жизнь. Потерять это – потерять все.
– Колька-а-а, вылазь, хватит купаться.
Я посмотрел на берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101