Она заходила для нанесения удара по шоссейной дороге Сомбор – Апатин, по которой двигались наши войска. Ясно!
Вот ведущий «фоккер» вошел в разворот. За ним – ведомый. Он сразу же вписался в мой прицел. И огненная трасса тут же полоснула его по «брюху». Он упал прямо у дороги, на виду у наших войск.
Строй «фоккеров» распался. Между ними, ведя непрерывный огонь, крутился Филиппов. Решительный, напористый хлопец, хорошо подучили его в школе: первый воздушный бой после столь длительного перерыва ведет довольно активно. Убедившись, что он сам за себя постоять может, я беру на прицел замыкающего «фоккера», даю очередь и сваливаю его на землю севернее Апатина.
Налет «фоккеров» сорван. Оставшиеся невредимыми вражеские летчики поспешили нокинуть поле боя.
В знак победы выполняю две восходящие бочки и становлюсь в круг над передовым командным пунктом.
– Спасибо, Коля, – слышу голос, – вы свое сделали, можете идти домой.
За этот воздушный бой я был награжден орденом Александра Невского, Филиппов – Красного Знамени.
Вернулись мы на аэродром – там ЧП: еще одна машина перевернулась на валете.
Полеты приостановлены.
Онуфриенко созвал совещание, чтобы решить, как быть дальше.
– С воздуха я видел аэродром под Сомбором. Правда, бетонированная полоса на нем местами взорвана, но воронки можно заделать, – сказал я.
– Пожалуй, это подойдет, – заметил Онуфриенко.
Только вот загвоздка: как туда перебраться? Пошли дожди, взлетать с нашей площадки стало рискованно даже одиночкам, не то что целому полку.
И тут слова попросил старший техник нашей эскадрильи офицер Скоробогатов.
– Я предлагаю перевезти самолеты на грузовиках.
– Как это?
– Очень просто: отделить крылья, установить самолеты хвостами в кузова автомашин…
– По-моему, предложение дельное. Никем и нигде, наверное, еще не испробованное, но дельное, – поддержал замполит полка майор Резников.
– Я – за! – сказал инженер полка капитан Мякота.
С ними все согласились.
Так наш «военный совет» в Стапаре одобрил необычную операцию, которую полковые острословы тут же окрестили «хвостом вперед».
К вечеру все было готово. Водители заняли места в своих кабинах. Операция «хвостом вперед» началась – мы тронулись в тридцатикилометровый путь, к Сомбору.
…В кромешной тьме по раскисшей дороге медленно продвигаемся вперед. Надрывно гудят моторы, чавкают в грязи колеса. Если бы кто-то мог взглянуть со стороны на этот наш ночной рейс – немало бы удивился. Вряд ли кому приходилось видеть подобные «летные по-пешему» колонны.
К полуночи добрались наконец к новому аэродрому. Привести в порядок его своими силами трудно. Онуфриенко тут же отправляется в Сомбор, находит представителей местной власти, просит, чтобы прислали людей. Через несколько часов к нам прибыло много сомборцев. К утру все обломки бетонированной полосы были убраны, воронки засыпаны, грунт тщательно утрамбован: было приятно смотреть, как делали это югославы, взявшись за плечи, передвигаясь по кругу, весело подпевая в такт своим притаптываниям.
Пока местные жители приводили в порядок аэродром, мы собирали самолеты. И тут вдруг выяснилось, что не хватает одной машины. Еще раз пересчитали самолеты – да, одного недостает. Где же он? Может, случилось что с автомобилем и он отстал? Было решено – кто первым взлетит, пройдет над нашей ночной дорогой.
Но на рассвете отставшие сами явились. Оказалось, что водитель свернул не в ту сторону. Наши товарищи в темноте въехали в Сомбор и долго петляли по его улицам, пытаясь разузнать, куда им следует ехать. Летчик несколько раз поднимал с постелей жителей, расспрашивал у них дорогу, а те спросонья, да еще при виде столь странного транспорта, терялись, не сразу соображали, что от них хотят, а поняв, наперебой начинали что-то объяснять, вступали в спор между собой, а водитель и летчик, так ничего и не добившись, вежливо благодарили горожан и следовали дальше, сами не зная куда. Короче говоря, первый способ восстановления ориентировки летчиком – путем опроса местного населения, как потом острили наши шутники, – оказался ненадежным. «Экипаж» проблуждал всю ночь, и лишь с рассветом ему удалось попасть на аэродром.
Где-то в двенадцатом часу командир полка, взлетев первым, лично опробовал аэродром. И с этого момента мы летали на батинский плацдарм, не зная отдыха. Не ошибусь, если скажу, что здесь мы в воздухе находились больше времени, чем на земле. Нам некогда было даже перекинуться словцом, почитать газеты. Даже когда почтальон принес мне письмо от Марии, я не смог выкроить минутку, чтобы прочесть. Лишь вечером наконец прочел и встревожился: Маша писала из Степного (теперь Элиста), где после окончания педагогического института преподавала физику и математику, что до нее дошел слух, будто бы меня смертельно ранило и неизвестно теперь, жив я или нет. «Я не верю этому, не верю, но душа моя разрывается», – заканчивала свое письмо Маша.
Я стал перебирать в памяти все. Вспомнил, как мне вручили посылку с припиской: «земляку-астраханцу». Открыл – там всякие сладости и бутылка янтарного виноградного вина. Раскупоривая бутылку, поранил руку. Мне ее быстро перевязали, и тут вдруг появился прибывший к нам фотокорреспондент:
– Посылка нашла своего адресата? Надо сообщить об этом астраханцам… – И он щелкнул «лейкой».
Неужели этот снимок мог сыграть тауую роль? Так оно и оказалось. Каким-то образом фото попало в Астрахань.
Все это я узнал после того, как сообщил родителям и Маше, что жив-здоров, ни одна пуля пока что не коснулась ни меня, ни моего истребителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101