Решили, что гитлеровец прилетел сдаваться. Но оказалось, Трепашкину здорово повезло – пуля перебила бензопровод «мессера», и мотор заглох. Вскоре удивительный случай произошел в одном из штурмовых полков нашего корпуса: из горящего самолета выбросился стрелок, а парашют у него не раскрылся. Так и падали они на землю: впереди самолет, а за ним человек. Казалось, гибель неминуема. Но при ударе самолета о землю стрелка спасла взрывная волна. Мне лично довелось встретиться с этим человеком. Прыжок, конечно, даром ему не обошелся, однако чудо-то все-таки произошло!..
Между тем из кабины «мессера» вылез летчик и, увидев бегущих к нему людей, сразу же поднял руки.
Окружили мы его, стали выяснять, кто он. Немец мадьярского происхождения. Спрашиваем:
– Почему не стрелял?
– Ваш пилот был беззащитен. Я не хотел стрелять.
Подумать только – какое рыцарство! Так ли это? Лезем в кабину «мессера», проверяем систему вооружения. Эге, отказал электроспуск.
Вот тебе и фашист-гуманист… Не откажи пушка – несдобровать бы Петру.
Все-таки нельзя ни при каких обстоятельствах забывать золотое правило: осмотрительность нужна от посадки в кабину до выхода из нее.
На память об этом необычном случае Якубовский взял у немца новенький добротный шлемофон.
– Ему он уже не пригодится, отлетался…
Но на этом события не закончились.
Видимоо у сбитого «мессера» был ведомый, которого мы не заметили. Наверное, он и доложил, что в двух-трех километрах от переднего края расположился русский авиационный полк.
Поздним вечером, как только мы улеглись спать, где-то совсем рядом заухали разрывы снарядов. Все ближе, ближе. Скоро могут накрыть особняк. Вот снаряд врезался прямо в угол особняка, из окон повылетали стекла, что-то рухнуло с потолка.
Спокойным голосом Онуфриенко сказал:
– Хватит судьбу испытывать – все в подвал!
К рассвету стрельба утихла. Решили сходить в столовую чайку попить. Вылезли из подвала, пришли в столовую, а там прямым попаданием убита повариха, ранены официантки. Какой уж тут может быть чай…
Измученные тяжелой бессонной ночью, приступаем к полетам К вечеру начинаем думать, где будем ночевать. Пришли к выводу, что лучше всего устроиться там, где расположились техники, – в небольшом поселке рядом с Чакваром.
На новом месте уснули как убитые, но в три часа ночи нас опять подняла на ноги стрельба.
В наш дом влетел встревоженный начальник штаба подполковник Горнов.
– Немцы наступают!
Я глянул в окно – действительно немцы.
Откуда они взялись? Онуфриенко приказал подготовиться к бою, мы вытащили из кобур пистолеты, ждем, что будет дальше.
Стрельба то затухает, то нарастает. Постепенно вся эта кутерьма улеглась.
Что же произошло?
Заблудилась немецкая маршевая рота и неожиданно столкнулась с нашими обозными, которые огнем ручных пулеметов встретили непрошеных гостей.
Утро тоже не принесло нам спокойствия. Где-то рядом с аэродромом грохотал бой за небольшую высотку, на летном поле то и дело с треском взрывались мины. Пришлось засыпать воронки.
Подполговник Горнов стал уговаривать Онуфриенко сменить аэродром. Один нажим, второй – Онуфриенко сдался, позвонил в штаб дивизии. Ему ответила: нечего дрейфить, надо воевать.
Мы остались на месте. Нас прикрывал специально приданный зенитно-артиллерийский полк. И когда на аэродром пошли танки, орудийные расчеты смело вступили с ними в бой, сумели подбить четыре машины. Мы помогали – взлетали, отсекали от танков пехоту. Общими усилиями сорвали вражескую атаку. Но воздушно-наземную борьбу вели еще несколько суток. Нам, летчикам, было нелегко: из-за многочисленных осколков от мин и снарядов одно за другим лопались колеса шасси при взлетах и посадках. Видя это, капитан Алексей Капустянский – летчик из эскадрильи Кравцова, лучший друг Василия Калашонка – быстро освоил трофейный самолет, стал на нем доставлять покрышки с основной базы.
Фашисты лютуют все больше и больше. Стали засыпать нас минами и снарядами. Самолеты, стоявшие в канонирах, то и дело выходили из строя, мы тут же восстанавливали их.
Пришлось основательно заняться охраной аэродрома. Мы разбили его на семь секторов, в каждом из них – тоже свои секторы наблюдения и обстрела. Отрыли щели, траншеи, наладили тесное взаимодействие с зенитчиками и пехотинцами.
Но, несмотря на все принятые меры, наступил день, когда нам стало совсем тяжело: аэродром весь в воронках, каждая посадка опасна, многие самолеты вышли из строя, остались без резины.
Тут уж Онуфриенко ничего не оставалось, как обратиться к командарму.
– Не паникуй, Онуфриенко, – был ответ, – не так страшен черт, как его малюют. Мне бы не хотелось менять свое мнение о вас.
Нам оставалось одно – стоять насмерть.
Стали думать, как облегчить наше положение. Надо сделать так, чтобы не мы находились под постоянным огневым воздействием противника, а его самого поставить в наши условия. Но как? С утра до вечера парами, сменяющими друг друга, штурмовать огневые позиций противника. Попробовали – получилось, фашисты приумолкли, расползлись по щелям. Зато они попытались взять реванш ночью – мы общими усилиями еле отбили их атаку, А с рассветом появились «фоккеры» и «мессеры», обрушили на нас удар с воздуха. Кто сумел взлететь – завязал бой с противником.
Под вечер над аэродромом появляется По-2. Вот он смело садится. Кто прилетел к нам в такое жаркое время? Владимир Александрович Судец. Мы давно слышали, что он часто бывает на самом переднем крае, там, где складываются критические ситуации. Фашисты открыли по аэродрому шквальный минометный огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101