Она стала настоящей красавицей, если судить по тем фотографиям, которые она мне присылала, хотя так и осталась бедной и не сумела найти себе приличную работу. И знаешь, что еще? В последние месяцы я вдруг стала гордиться всеми нами. Гордиться нашей бедностью, гордиться уродливыми платьями, гордиться тем, что мы такие, какие есть. И больше всего на свете мне хотелось обнять Элис и сказать ей, какой же дурой я была и что я горжусь своим именем — Флорида Фульц. В последнее время Элис работала барменшей в кегельбане, неподалеку от Орландо. Я чертовски возгордилась от сознания, что у меня есть сестра, скромная настолько, что может позволить себе работать барменшей в каком-то чертовом кегельбане. Я так верила в то, что смогу многому у нее научиться. Я нуждалась в ее... прощении.
После этих слов Эмбер снова расплакалась.
— И ты знаешь, кто послужил началом моей перемены? Грейс. Как-то я оглянулась на прожитую нами жизнь и увидела все те модные школы, куда я ее то и дело запихивала, всех тех дорогих учителей, которых нанимала ей, все те роскошные обеды, которые мы закатывали в европейских столицах, вспомнила все то внимание, которое мы получали, все путешествия, развлечения, и — деньги, деньги, и сногсшибательные наряды, и солнечные и грязевые ванны, и обтирания — и не могла припомнить ни одного момента, когда мы стояли бы с ней у бельевой веревки с прищепками во рту или делали бы что-либо еще — вместе, — потому что это действительно нужно было делать, и делать как следует. Как-то я в самом деле попросила ее называть меня не мамой, а просто Эмбер. В итоге же, Рассел, я потеряла Грейс в гораздо большей степени, чем потерял ее ты. В тот день она уставилась на меня этими твоими карими глазищами, и я почувствовала, что она далеко от меня, что она стыдится меня так же, как я стыдилась своей матери, и что она для меня навсегда потеряна. Единственное, что могло прийти мне тогда на ум, — это постараться как-то удержать ее, покрепче привязать к себе. Не сработало. Тебе известно, например, что за последние полгода она ни разу сама не позвонила мне? Я для нее просто не существую. Это разбивает мне сердце.
Слова Эмбер казались мне такими чужими, хотя голос, как ни странно, звучал искренне.
— Ну что ж, спасибо за пересмотренную и дополненную биографию семьи Фульц, — сказал наконец я. — А то в последний раз ты мне говорила, что папа у тебя банкир, а мама — королева красоты.
— Мне... мне было легче жить, веря в подобные иллюзии.
— А какая же иллюзия позволила тебе удалить от меня мою же собственную дочь, когда она была еще ребенком?
— О, Рассел, не надо об этом.
— Ну, если уж ты решила исповедоваться, то включи в этот процесс и меня тоже.
Она многозначительно вздохнула, вполне возможно, чуть наигранно.
— Ну, мне тогда подумалось, что в скучном Апельсиновом округе мою дочь ожидает участь... Окруженная тупыми, заурядными, прагматично мыслящими людьми, она вырастет замкнутой и консервативной. Неопытной, неискушенной... Что, не повидав ничего... она станет ограниченной... Господи, что за чушь я несу! Но мне в самом деле хотелось, чтобы она была настоящей принцессой мира.
— Не оскверненной заурядным помощником шерифа с окладом в двадцать шесть тысяч годовых.
— Да.
— Но ты все же вышла замуж за Мартина Пэриша, который позже поднял тебя настолько высоко, что даже попытался убить.
— Марти был всего лишь временным явлением. Средством убрать тебя из моей жизни.
— Господи Иисусе.
— Я знаю.
Я задумался.
— Ну что ж, спасибо, что призналась. В общем-то, я догадывался. Но это подчеркивает идиотизм моей затеи — вытащить из тебя правду... ну... это признание.
— Давай, Рассел, бей. Настал твой великий час.
— Но скажи, почему все реальное и естественное никогда не приходится тебе по вкусу?
— Я всегда считала это своим недостатком.
— Навыдумываешь всякой всячины, а потом — шмяк лбом о стену своих же собственных фантазий!
— Это я уже поняла. И должна признать, Рассел, что голова от этого чертовски болит.
— Ты до сих пор не ответила на мой первый вопрос. Где ты была вчера, прошлой ночью и сегодня?
Эмбер покачала головой.
— Бог мой, Рассел. Я встречалась со своим адвокатом, чтобы переписать завещание. Ну как, достойно твоего одобрения?
— На это не могло уйти полтора дня.
Она закурила и выпустила в окно дым.
— У меня состоялась встреча с генеральным прокурором штата — Аленом Бостером, в Сакраменто. Там же я провела ночь.
При мысли о возможности организации процесса «Народ против Мартина Пэриша» у меня учащенно и как-то легче забилось сердце.
— И что же?
— Не исключено, он начнет следствие... по поводу Мартина.
— Что ты ему рассказала?
— Все. Скоро он получит от меня официальные показания под присягой. Потом и тебя вызовут.
— Нам по-прежнему нужны улики.
— Ну так поехали за ними, Расс.
Я посмотрел на нее, но так и не понял, приведет ли этот новый поворот в событиях к моей реабилитации или же обернется еще большим давлением со стороны Мартина?
Единственное, что я мог предположить уже сейчас, это то, что Эмбер вычеркнула Мартина Пэриша из списка претендентов на пятьсот тысяч долларов. Как, возможно, и меня. Но я ее не винил ни за то, ни за другое. К тому же, чтобы добиться своего, она забралась на самую верхотуру. Очень умно. Типичная Эмбер.
* * *
В ее доме стояла затхлая, удушающая жара.
Чувство страха с новой силой всколыхнулось во мне. Как же отчетливо я помнил все события той ночи третьего июля, свое предвкушение тайной жизни, свою невинность, свою глупость, свою страсть! Как же ясно помнил тот, такой сильный, запах человеческой плоти, вид Элис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120