По его словам, потребуется не более тридцати секунд на то, чтобы все это зафиксировать. Согласно особому распоряжению Винтерса, полученной информацией он будет делиться со мной лично.
Я позвонил своему литагенту — Нелл. Я сказал ей, что располагаю уникальной возможностью получать конфиденциальную информацию о самом жутком, самом страшном и самом диком убийце, какой за долгие годы появлялся на калифорнийской земле, и что нуждаюсь в деньгах для работы над книгой.
— Не так-то много мы пока от тебя получили, — сказала она. — С тех пор, как ты работаешь в «Журнале», ты не написал для нас ни строчки.
— Но я же не миллион долларов прошу, а столько, сколько ты сможешь организовать для начала работы. Мне просто позарез сейчас нужны деньги.
— Я попробую.
— И учти, на фоне этой книги всякие там «Врассыпную» и «фатальное видение» покажутся вам детским лепетом.
Она помолчала. Глубоко вздохнула.
— Похоже, в Калифорнии каждый или пишет романы об убийцах, или собирается поразвлечься убийством.
— У каждого свой собственный особый дар, — заметил я.
— Я попробую, Расс. Это все, что могу обещать.
После такого воодушевляющего разговора я набрался смелости и позвонил в свой банк, чтобы проверить три моих счета, — за последние полгода я был не в состоянии сделать это. Сумма, остающаяся на них, сократилась до восьми тысяч долларов — примерно нашего двухмесячного прожиточного минимума. Мысленно я уже готовился продать машину Иззи, мой грузовичок (почти не использующийся), а также ликвидировать наши пенсионные вклады. Все это — после уплаты налогов и с учетом прочих вычетов — позволило бы нам продержаться еще год. В более отдаленной перспективе маячила идея продать наш дом, хотя сейчас неподходящее время для продажи недвижимости. Про те восемьдесят тысяч, которые я задолжал медицинскому центру, мне даже вспоминать не хотелось.
Я начал подумывать о том, смогу ли вообще написать что-то близкое к реальности в условиях существования видеозаписи Мартина, когда на расстоянии броска от моей пишущей машинки в земле покоится тело Элис Фульц, а сам я фатально зациклился на Эмбер Мэй, которой суждено стать ключевой фигурой нового романа.
«Нет, — сказал я себе, — не сможешь. В таком случае ты напишешь роман о Полуночном Глазе. Остальное так и останется похороненным в темных анналах твоей тайной жизни. Может быть, когда-нибудь потом ты сделаешь из этого целый роман».
Я предложил Грейс поехать со мной навестить Иззи, но она отказалась.
— Мне вовсе не страшно оставаться здесь одной, — сказала она. — Не думаю, что эти типы догадаются, куда я исчезла. Более того, если разобраться, это вообще единственное место, где я даже в одиночестве чувствую себя в полной безопасности.
— Понимаю, — сказал я.
Кроме того, есть кое-что в моей машине, в чем я должен бы разобраться, и это не то, что мне хотелось бы, чтобы услышал хоть кто-нибудь, даже моя дочь.
По пути к дому Джо и Коррин я прослушал пленку еще раз. Все так же невнятно гудел голос Глаза, а я не смог извлечь из этой пленки ничего. Тогда я начал размышлять над тем, как вообще появилась на свет эта пленка и как она попала в магнитофон Эмбер. А не подделка ли это? Записанная с оригиналов, которые Пэриш не внес в список «вещественных доказательств» по делу Полуночного Глаза?
В конце концов я выключил невнятную белиберду, перемотал пленку на начало и сунул кассету в карман.
«Несомненно, — подумал я, — для хранения таких вещей нужно найти местечко понадежнее, чем машина».
* * *
Изабелла сидела в постели, опершись на подложенные под спину подушки, а на коленях у нее лежали портативный магнитофон и коробка с кассетами. Из-под бейсбольной кепки виднелись наушники — маленькие черные подушечки на каждом ухе. Она услышала, как я вхожу, открыла глаза и одарила меня улыбкой такой теплоты и счастья, что мне тут же захотелось лечь рядом с ней, заключить ее в свои объятия и рассказать ей, как сильно я ее люблю. Так я и поступил. Она тоже, как могла, — сидя — обняла меня. Сняла наушники. Снова надела свою кепку.
— Ты очень плохо выглядишь, — сказала она без малейшей запинки. Должно быть, я довольно странно посмотрел на нее, потому что она тут же выдала: — Я хочу сказать, ты... выглядишь... хорошо. В эти дни у меня все п-п-получается как-то не т-т-так. И все же, Рассел, ты очень плохо выглядишь. Хотя и н-н-надел мою любимую красную веревку.
Она указала пальцем на мою красную ветровку и снова улыбнулась.
— Хорошо провел без меня время?
— Хорошо... — сказал я, не зная, как закончить фразу. Я почувствовал, внутри меня разверзается пропасть, темная зияющая бездна, в которую летят две маленькие куклы, похожие на Изабеллу и Расса Монро, — руки и ноги раскинуты в стороны, а сами они медленно крутятся, низвергаясь в картонную преисподнюю.
— О, маленький, только не надо на м-м-меня так смотреть, — сказала она. — Я знаю, что говорю с-п-п-плошную чушь.
— Ничего подобного, — возразил я. — И я польщен тем, что тебе понравилась моя красная веревка.
Она снова улыбнулась.
В этом мире нет ничего лучше улыбки Изабеллы.
— Т-ты... ты просто п-п-подсмеиваешься надо мной.
— Я знаю.
— Но к-к-когда-нибудь я тоже до тебя доберусь.
— Все равно не поймаешь.
— П-п-пока нет. Но после о-о-операции сразу же поймаю.
— После операции я стану проявлять большую бдительность.
— Все равно поймаю, и ты за все заплатишь, сосунок!
— Типичная темпераментная латиноска, — сказал я. — Только и думает об отмщении.
— Я и так уже о-о-отомстила тебе, когда ты покалечил меня.
— Я не покалечил тебя. Я женился на тебе.
— В-в-вот именно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120