Словно по мановению ока, город украсился государственными флагами и желто-черными лентами. На стенах домов были развешаны объявления о всеобщей мобилизации, возле которых толпились и горланили возбужденные горожане. Из окон кафе раздавались бравурные марши, и повсюду царило самое восторженное оживление. Складывалось странное впечатление, что все только и ждали момента объявления войны, чтобы в едином патриотическом порыве высыпать на улицы и дружно присягнуть на верность дряхлой монархии.
– Можно подумать, что это Сербия напала на Австро-Венгрию и теперь Вене угрожает новая осада, – усмехнувшись, заметил Вульф. – Откуда эта кровожадная радость?
– Они радуются тому, – философски заметил Вондрачек, – что теперь каждый почтовый служащий, торговец или рабочий может стать национальным героем.
– Но это же ужасно! Чем может гордиться страна, национальными героями которой являются не величайшие поэты или музыканты, а почтовые служащие, сумевшие прославиться тем, что успешнее других убивали таких же почтовых служащих, но соседней державы?
– А вы можете предложить этим людям какое-то иное, мужественное и романтичное приключение, которое бы смогло вытряхнуть их из надоевшей обыденности?
Вульф пожал плечами, но ничего не ответил.
По приказу комиссара машина остановилась у первой попавшейся аптеки, где Вульфу промыли рану и перевязали голову.
– Ну вот, теперь вы похожи на первого раненого, поступившего с сербского фронта, – удовлетворенно заметил Вондрачек. – Берегитесь, как бы толпы восторженных барышень не разорвали вас на части.
– Почему вы обо мне заботитесь, комиссар?
– Из чувства славянской солидарности.
– Но мои предки – немцы! Я русский всего лишь в третьем поколении.
– В таком случае считайте, что я, как полицейский, забочусь о том, чтобы в столице империи скапливалось как можно меньше подозрительных элементов.
Вульф покосился на комиссара, но так и не понял – шутит он или говорит всерьез?
Сборы вещей не отняли много времени, и уже через час автомобиль остановился на площади перед Восточным вокзалом. Вондрачек тронул за плечо своего спутника, пребывавшего в состоянии грустной задумчивости.
– Вы о чем-то жалеете, господин Вульф?
– Причина вам известна… я уезжаю и никогда больше не увижусь с Эмилией!
– Ну, зачем же так мрачно… Вы еще молоды, а любая война рано или поздно кончается. Счастливого пути, господин литератор!
– Прощайте, господин комиссар!

* * *

– Но здесь кровавое пятно! – испуганно воскликнула Эмилия, едва развернув письмо, которое ей вручил лейтенант Фихтер.
Минуту назад горничная проводила его в гостиную актрисы, и теперь он украдкой рассматривал обстановку, покусывая губы, теребя усы и находясь в состоянии странного возбуждения, вызванного стремительными событиями этого удивительного дня. Ему вдруг вспомнилось число, которое выпало перед тем, как он покинул казино, – 28. Роковое число для Вульфа, вынужденного оставить Вену, роковое число для лейтенанта, которому вскоре предстоит отправка на фронт… Неужели такую удивительную женщину, как Эмилия, не возбуждает магия тех роковых событий, которые уже были и которые еще будут?
– Вы дрались на дуэли?
– Да, но можете не беспокоиться. Господин Вульф жив и здоров, хотя в данный момент уже покинул город. Моя пуля лишь слегка оцарапала его голову…
– Вы хотели его убить?
Лейтенант смущенно закашлялся. Какой, черт подери, неудобный вопрос…
– Отвечайте! – топнула ногой актриса. – Вы хотели его убить из-за меня?
– Да, но теперь очень рад, что промахнулся…
– Но почему он покинул Вену, не простившись со мной?
– Потому, что Россия покровительствует сербам и теперь, после объявления войны Белграду, все русские автоматически становятся нашими врагами.
Эмилия задумалась. Лейтенант смотрел на ее прекрасное лицо, боясь задать тот вопрос, ради которого он и взялся передать письмо Вульфа. Наконец, не выдержав томительной паузы, он решился.
– Вы любили его?
Ответом был сердито блеснувший взор.
– Какое вам до этого дело!
Фихтер содрогнулся от этого холодного тона, но отступать было поздно.
– Я люблю вас! Неужели вы этого не понимаете, Эмилия! Я схожу с ума и ради вас готов стреляться на дуэлях хоть каждый день. Я скоро еду на фронт, и возможно, что это наша последняя встреча…
– Но чего же вы от меня хотите?
– Умоляю, станьте моей женой!

* * *

29 июля австрийская авиация подвергла бомбардировке столицу Сербии Белград. Дальнейшие события надвигались со скоростью катящейся горной лавины, а потому все жалкие попытки воспрепятствовать началу общеевропейской войны немедленно сметались безумным приступом ненависти и патриотизма, охватившим как правителей, так и народы.
Сначала Николай II согласился на всеобщую мобилизацию, но, получив письмо от кайзера и не желая провоцировать Германию, отменил ее. Не прошло и суток, как он вновь, крайне неохотно, вынужден был вернуться к первому решению. В этом сказались долгие и упорные уговоры министра иностранных дел Сазонова и начальника Генерального штаба генерала Янушкевича, сумевших убедить Николая в неизбежности войны с Германией.
Немецкие военные тоже пребывали в состоянии повышенного возбуждения – начальник Генштаба генерал Мольтке настаивал на необходимости мобилизации. Их пыл не охладило даже заявление министра иностранных дел Великобритании Эдварда Грея, сделанное 29 июля. Он заявил, что в случае участия в войне Франции и Германии его страна не сможет остаться в стороне. Это заявление означало для Германии угрозу войны на два фронта, а потому германский канцлер Бетманн Хольвег предпринял отчаянную попытку локализовать конфликт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101