Он посмотрел на труп пастуха.
— Кажется, вам самое время…
— Порвать с Хобхаузом… — продолжил я за него. Ловлас кивнул. Я медленно покачал головой:
— Невозможно.
— Я покажу вам прелести Сераля.
Я снова покачал головой и взобрался в седло.
— Вы говорили мне о тайне, Ловлас, тайне, что угрожает всем, кто мне дорог. Так мне нет дела до этого. Я не брошу Хобхауза, Я никогда не бросаю тех, кого люблю.
— Тайна?
Мое упоминание, по-видимому, привело Ловласа в недоумение. Потом он улыбнулся, словно припоминая.
— О, не волнуйтесь, милорд. Хобхаузу вы не угрожаете.
— Кому же тогда?
— Оставайтесь со мною здесь, на Востоке, и я передам вам свои знания. — Его губы слегка приоткрылись. — Сколько удовольствий ждет вас, Байрон! Я-то знаю, что вы понимаете толк в этом.
Презрение к нему внезапно нахлынуло на меня.
— Да, оба мы убиваем, — сказал я, — но убийство не доставляет мне радости. Я уже говорил вам — я не желаю становиться подобным вам. Тем более приобщаться к знаниям, которыми вы располагаете. Я не стану вашим учеником, Ловлас. — Я наклонил голову. — И на этом разрешите откланяться.
Я пустил коня по тропе. Унылые могилы встречались на моем пути. Я выехал на дорогу у стен города. Луна озаряла мне путь ярким светом.
— Байрон! — Я обернулся. — Байрон!
Ловлас стоял там, где я его оставил, — призрачный красавец на фоне заросших надгробий. Его золотистые волосы искрились, глаза горели.
— Байрон, — закричал он с неожиданной свирепостью, — поймите же, это закон! Здесь, в этих мирных садах, собаки раздирают свои жертвы, пташки божьи едят червей, вся природа — суть извечное уничтожение! Вы — хищник, вы более не человек, вы не тот, что были раньше. Вам ли не знать, что сильный ест слабого. — Он внезапно улыбнулся. — Байрон, — услышал я его шепот, — мы будем вместе пить кровь.
Я содрогнулся, кровь моя, казалось, превратилась в ртуть, столь же восхитительную, как луна. Когда я снова взглянул на Ловласа, его уже там не было.
Три дня прошло, а я его не видел. Речи Ловласа лишили меня покоя, растревожили меня. Я начал понемногу наслаждаться величием своего нынешнего состояния. Может статься, слова Ловласа были правдой? Я действительно стал падшим существом, и это состояние было на самом деле грозным и романтичным. Хобхауз, который озверел, как лосось на нересте, начал раздражать меня — мы бесконечно ссорились, и я уже и сам начал подумывать о том, а не расстаться ли нам. Так что, стоило Хобхаузу в сердцах проговориться о желании вернуться домой, я не стал его отговаривать — тем паче сам я не думал следовать его примеру. В то же время мысли о природе обещанных Ловласом удовольствий продолжали держать меня в страхе — более всего меня ужасало то, что я, вероятно, найду в них усладу, испытав их однажды, а между тем дикие, необузданные страсти пробуждались во мне. Поэтому я предпочел бездействовать и выжидать, пока Ловлас сам ко мне не пожалует. Но все это время глубоко в душе я лелеял надежду, что его искушения будут достаточно сильны, чтобы соблазнить меня.
Наступил день аудиенции с султаном. Нас было Двадцать человек, все англичане, которым выпала эта мучительная честь.
Мой давешний экскурсовод также был в числе гостей, как и прибывший в самый последний момент Ловлас. Увидев меня с моим гидом, он улыбнулся, но остался нем. Все же, когда мы ожидали в приемной султана, он расположился за моей спиной, а после, когда вся эта занудная процедура подошла к концу, он вертелся вблизи меня и Хобхауза.
Мой гид подошел к нам с горящим от возбуждения взором.
— Вы произвели поразительное впечатление на султана, — сказал он мне. Я вежливо поклонился.
— Да, да, Байрон, — восклицал он. — Ваше роскошное платье и поразительная наружность просто приковали его внимание. Воистину… — Тут он осекся, захихикал и покраснел.
— Что? — спросил Хобхауз.
Тот продолжал хихикать, отвернувшись от меня. Он стал заикаться, сглотнул и попытался взять себя в руки.
— Султан сказал, что вы вообще не человек. Я нахмурился и похолодел; я бросил взгляд на Ловласа, который явил мне свой саркастический оскал.
— Не человек… — медленно произнес я. — Что это значит?
Румянец на его щеках сделался еще более багровым.
— Да уж, Байрон, — он прыснул со смеха, — султану показалось, что вы — переодетая женщина.
Я глубоко вздохнул с облегчением. Экскурсовод сиял от счастья. Шире всех, как я заметил, улыбался Ловлас.
Позже, когда Хобхауз уже спал, он пришел ко мне. Вместе мы поднялись на крышу и обратили свои лица к свету луны. Ловлас вытащил кинжал. Он погладил тонкое безжалостное лезвие.
— Великий турок был жалким сводником, как вы полагаете? — спросил он.
— Почему?
Ловлас обнажил зубы. Он провел большим пальцем то острию кинжала.
— Потому что перепутал вас со шлюхой, разумеется. Я содрогнулся.
— Пусть так, лишь бы он не узнал истину.
— А я бы на вашем месте проучил отъявленного наглеца, сэр!
Я холодно взглянул Ловласу в глаза.
— Нет ничего страшного, если люди находят меня красивым.
Ловлас оскалился.
— Что вы говорите? — прошептал он. Он отвернулся и посмотрел на Сераль на том берегу, затем заткнул кинжал за пояс.
— Что вы говорите?
Он начал насвистывать арию из оперы. Нагнулся и извлек из сумки несколько бутылок. Одну из них он откупорил. Я ощутил драгоценный запах крови.
— Целебный эликсир, — сказал Ловлас, протягивая мне бутыль. — Я смешал его с самой изысканной мадерой. Пейте же до дна, Байрон, этой ночью мы должны быть на высоте. — Он поднял вторую бутылку. — Тост. — Он улыбнулся мне. — За спорт для избранных, которым мы будем сегодня заниматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105