Они касались друг друга руками, но пальцы были
неподвижны. Безмолвие этих неподвижно стоявших людей, которых я привык
видеть в движении, оглушало меня.
Я наблюдал за ними по меньшей мере час. Я сидел рядом с собаками и
почесывал их за ушами. Они облизывались с довольным видом, но все внимание
обращали на группу людей.
Я постепенно осознал, что группа движется. Очень медленно: лишь по
одному шагу то здесь, то там. Она расширялась, и так, что расстояние между
соседями оставалось одинаковым - как расширяющаяся вселенная, где
галактики отдаляются друг от друга. Руки их теперь были вытянуты; они
касались соседей лишь кончиками пальцев, как бы образуя кристаллическую
решетку.
В конце концов они вовсе перестали касаться друг друга. Я видел как
их пальцы вытягиваются, пытаясь преодолеть слишком большое расстояние.
Люди по-прежнему расходились в стороны. Одна из собак начала поскуливать.
Я почувствовал, как волосы на затылке становятся дыбом. Холодно здесь,
подумал я.
Я закрыл глаза из-за внезапной сонливости.
Потрясенный, я открыл их. Затем я заставил их закрыться. В траве
вокруг меня стрекотали сверчки.
В темноте под опущенными веками глаза что-то различали. Мне казалось,
что если я поверну голову, то легче смогу разглядеть это, но оно до такой
степени оставалось неопределенным, что по сравнению с ним периферическое
зрение можно было сравнить с чтением заголовков. Если существовало
что-нибудь, на чем невозможно было остановить взгляд, не говоря уже о том,
чтобы описать, это оно и было. Некоторое время меня это забавляло, но я не
мог ничего понять; собаки стали скулить громче. Лучше всего можно было бы
это сравнить с тем, как слепой ощущает солнце в облачный день.
Я снова открыл глаза.
Рядом со мной стояла Пинк. Глаза ее был плотно зажмурены, а руками
она прикрывала уши. Губы ее были открыты и медленно шевелились. Позади нее
было еще несколько детей. Они делали то же самое.
Вечер стал каким-то другим. Теперь люди в группе находились на
расстоянии около фута друг от друга; внезапно она распалась. Люди
некоторое время раскачивались, стоя на месте, затем рассмеялись, издавая
тот необычный, неосознанный шум, который глухим заменяет смех. Они упали в
траву и с ревом катались по ней, держась за животы.
Пинк тоже смеялась. Да и я, к моему удивлению. Я смеялся до того, что
у меня заболели бока и лицо - как это иногда бывало после курения
марихуаны.
Это и было ***.

Я понимаю, что дал лишь поверхностное представление о Келлере. А есть
кое-что, о чем я должен сказать, чтобы у вас не создалось ошибочного
впечатления.
Например, об одежде. Большинство из них носили какую-то одежду -
почти все время. Похоже, только Пинк относилась к одежде неприязненно. Она
все время была обнаженной.
Никто никогда не носил что-либо похожее на штаны. Одежда была
свободной: халаты, рубахи, платья, шарфы и тому подобное. Многие мужчины
носили то, что можно было бы назвать женской одеждой. Это просто было
удобнее.
Почти вся одежда была сильно поношенной. В основном ее делали из
шелка, бархата или чего-нибудь другого, приятного на ощупь. Типичная
келлеритка могла шлепать по свинарнику с ведром помоев в японском шелковом
халате, вручную расшитом драконами, со множеством дыр и болтающихся ниток
и покрытым чайными и томатными пятнами. В конце дня она его стирала и не
беспокоилась о его цвете.
Я, похоже, не упомянул и гомосексуализм. Вы можете отметить, что
из-за сложившихся обстоятельств самые близкие отношения в Келлере
сложились у меня с женщинами: Пинк и Царапиной. Я ничего не сказал о
гомосексуализме просто потому, что не знаю, как это сделать. Я
разговаривал и с мужчинами, и с женщинами - одинаково, не делая различий.
Мне оказалось удивительно нетрудным проявлять нежность к мужчинам.
Я не мог рассматривать келлеритов как бисексуалов, хотя в клиническом
смысле они ими были. Дело было гораздо глубже. Они не могли и представить
себе такую злонамеренную вещь, как табу на гомосексуализм. Если вы
различаете гомосексуализм от гетеросексуализма, вы отсекаете себя от
общения - всестороннего общения с половиной человечества. Их сексуальность
была всеобъемлющей; в их стенографии не было даже слова, которое на
английский можно было перевести именно как "секс". У них было бесконечное
множество разнообразных слов, обозначавших "мужчина" и "женщина", и слова
для разных уровней и вариантов физиологических ощущений, которые
невозможно было бы выразить по-английски; но все эти слова включали и
другие области мира ощущений - ни одно из этих слов не образовывало стены
той глубоко упрятанной каморки, которую мы называем секс.
Есть еще один вопрос, на который я не ответил. Ответить на него
необходимо, поскольку я сам размышлял о нем сразу после своего появления
там. Нужна ли вообще эта коммуна? Должна ли она быть именно такой? Не было
бы для них лучше, если бы они стали приспосабливаться к нашему образу
жизни?
Мирной идиллии не было. Я уже упомянул о вторжении и изнасилованиях.
Это могло произойти снова, если бродячие шайки, действующие вокруг
городов, и впрямь начнут делать вылазки. Компания на мотоциклах могла бы
истребить их за ночь.
Продолжались также и юридические дрязги. Примерно раз в год работники
органов соцобеспечения устраивали рейд на Келлер и пытались забрать детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21