Остальные пили порядочно, и Майкл платил за всех.
К нам вскоре присоединилось несколько старых легионеров. Болдини и они рассказывали невероятные истории из жизни легиона. Правдивость этих историй они подтверждали искренними, необычайными и сверхъестественными ругательствами. Чем невероятнее история, тем больше на нее отпускалось этих ругательств для подкрепления.
- Сын мой, - сказал мне Дигби, когда мы выходили из кабачка, - я вижу, что мы попали отнюдь не в школу для детей джентльменов, в которой религиозное и моральное обучение, а также развитие ума и укрепление характера поставлено во главу угла и не стеснено мертвой буквой программы.
(Дигби процитировал отрывок из проспекта нашей старой приготовительной школы).
Я с ним согласился, но предположил, что это могла оказаться неплохая школа для солдат.
- Надо надеяться, что дальше наши бытовые условия будут несколько лучше, - заметил Майкл, входя в казарму.
Это было исключительно неприятное место. Темнота и грязь, никакой мебели, кроме сплошной скамьи перед нарами. Собственно говоря, это были даже не отдельные нары, а одна широкая полка в тридцать футов длины и семь глубины. Матрацев не было, а в углу лежала куча подозрительных рыжих одеял. Как общая камера в тюрьме эта казарма была бы неудовлетворительна.
Болдини уверил нас, что в Сиди-Бель-Аббесе или в Саиде все будет по-другому. «Очевидно, лучше, потому что хуже нельзя», - решил я.
Вечером нам подали обычный суп, то есть не совсем суп, а густую мешанину из мяса и овощей. Болдини сообщил нам, что в Африке полагается на каждого солдата в день выдавать фунт мяса, на три су овощей, полтора фунта хлеба, пол-унции кофе и полторы унции сахара. Это питание совершенно достаточно, но однообразно. Я был с ним согласен. Перспектива два раза в день и каждый день есть одно и то же меня не радовала. Так я ему и сказал.
- К этому привыкаешь, - ответил Болдини. - Все равно, как к необходимости каждый день мыться мылом и водой… Впрочем, может быть, вы для разнообразия моетесь пряником и шампанским или горячим чаем и куском каменного угля? Конечно, если вы хотите разыгрывать из себя аристократов, - дерзко добавил он, - чистокровных лордов или великосветских авантюристов…
- Не будьте ослом, Болдини, - сказал я, холодно на него взглянув.
Болдини поглядел на меня и решил послушаться. Я подумал, что мистера Болдини придется время от времени осаживать. Во всяком случае, ему нельзя позволить становиться слишком фамильярным. Его «великосветские авантюристы» мне не понравились.
После ужина мы вернулись в кабачок форта. Больше деваться было некуда - из форта выходить воспрещалось. Там мы и провели весь вечер. Я с удовольствием увидел, что мои американцы понравились Майку и Дигби и что они отвечали им взаимностью. Дигби держал себя хозяином и был очень доволен.
За двумя-тремя исключениями, никто из рекрутов, как моей партии, так и прибывшей с моими братьями, не показался мне интересным. Это была коллекция бедняков из Франции, Германии, Испании, Австрии и Швейцарии.
Тут были рабочие, крестьяне, беглые солдаты, приказчики, газетчики, конторщики - вся та толпа, которую можно встретить в бедном квартале любой столицы. Меньше всего они были похожи на преступников. Два-три человека были хорошо одеты и говорили как образованные люди. Один из них, наверное, был офицером во французской или бельгийской армии.
Он был прекрасно воспитан и образован. Он называл себя Жан Сент-Андре, но я подозреваю, что у него была дворянская приставка «де», которую он отбросил при поступлении в легион. Он очень привязался к нам троим, и мы тоже его полюбили.
Когда кабачок закрылся, Майкл предложил, по возможности, сократить пребывание в нашей гнусной казарме. Практичный Дигби заметил, что песок отнюдь не тверже досок и неизмеримо чище их, воздух, может быть, холоднее, но менее вонюч, во всяком случае не надо лежать набитыми, как сельди в бочке, рядом с большим количеством людей и еще большим количеством насекомых. Мы выбрали уголок двора, сели рядом, опершись о еще горячую от дневного солнца стену, и приготовились провести ночь под великолепными африканскими звездами.
- Итак, мой дорогой и глупый щенок, какого же черта ты здесь делаешь? - начал Майкл, закуривая трубку.
- Бегу от карающей руки закона, Майк, - ответил я. - А ты?
- То же самое, - ответил Майкл.
- А ты, Дигби?
- Я? - удивился Дигби. - Я, говоря по правде, если можно так выразиться, скрываюсь от правосудия.
- Ты привез «Голубую Воду», Джон? - спросил Дигби.
- Нет, ответил я. - Никогда не ношу ее на себе.
- Неразумно, - заметил Дигби.
- А ты, Майк? - спросил я Майкла.
- Да, - ответил он.
- Правильно, - одобрил Дигби.
- Ты тоже привез ее, Диг? - обратился я к Дигби.
- Никогда с ней не расстаюсь, - ответил он серьезно.
- Я думаю, что она у кого-то из нас трех, - устало сказал я.
- У двоих из нас, - поправил Дигби.
- Конечно, она здесь, - сказал Майкл. - С какой стати мы были бы здесь без нее.
- Кстати, расскажи нам последние новости из дому, - добавил он. - Как они там себя чувствуют?
Я подробно рассказал им о моем бегстве и о том, как я сделал вид, что боюсь встретиться с тетей Патрисией. Потом рассказал о болезни капеллана и об отношении Клодии, Изабель и Огастеса ко всем последним происшествиям.
- Это жестоко по отношению к Клодии, - сказал Майкл. - И по отношению к старику капеллану тоже.
- А по отношению к тете Патрисии? - спросил я.
- Тридцать тысяч фунтов, - мечтательно сказал Дигби. - Что скажет дорогой дядя Гектор, когда она ему расскажет? Он, наверное, укусит ее.
- Жутко подумать, - сказал я.
- Счастье Огастеса, что Изабель его выгородила, - заметил Дигби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98