Но я просил их подумать обо всех возможностях и надеялся, что они сами вспомнят о сенегальцах. Когда они собирались уходить, мне вдруг пришла в голову новая мысль. Надо уговорить их пройти со мной в форт и лично убедиться, что бояться нечего.
Вернувшись, они, наверное, будут хвастаться перед своими товарищами и этим разобьют суеверное настроение, созданное Растиньяком. Послушав их, каждый решит, что он ничем не хуже и дело будет сделано. Я не буду упрашивать их пойти со мной в форт. Я просто предложу им, лучшим солдатам, посмотреть на достопримечательности форта, пока форт не убрали.
- Подождите, - сказал я. - Может быть, среди вас найдутся люди такие же храбрые, как трубач? Достаточно храбрые, чтобы войти со мной вместе в пустой форт?
- А где трубач? - пробормотал кто-то из группы, и вдруг я услышал совершенно неожиданную реплику, произнесенную шепотом по-английски: «Бедди, я хочу увидеть живое привидение». Затем ответ, тоже шепотом: «Дело, Хэнк, я хочу увидеть дух старика Броуна».
Два солдата вышли вперед и отдали честь. Они резко отличались друг от друга. Один был огромного роста, а другой - меньше пяти футов. Но лица у них были одинаковы: сухие, с крупным носом, ртом как прямая щель, вырубленными топором скулами и подбородком. Судя по серым глазам - северяне. По речи - американцы.
- Хотите осмотреть форт? - спросил я.
- Так точно, - ответили оба как один.
- Неужели у нас в легионе нет храбрых французов? - спросил я остальных. Один из них, тяжелый гасконец, вышел вперед и отдал честь. Тогда начал действовать стадный инстинкт. Все до одного заявили о своей готовности идти. Это было удачей. Но тут я вспомнил об убитом коменданте. Этого они не должны были видеть. Мне нужно было пройти вперед, вынуть штык из его груди, покрыть ему лицо и сделать вид, что он был убит туарегами вместе с остальными.
- Ладно, - сказал я. - Вы пойдете со мной в форт и увидите такое зрелище, какого никто не видел. О нем вы сможете рассказывать вашим внукам, качая их на колене.
Я приказал сержанту отвести их в форт, а сам поехал вперед на муле. Часовой у ворот был снят. Я слез с мула и по лестнице поднялся на крышу.
И там, на крыше, я стоял и протирал глаза. Я ничего не мог понять. Я не верил своим глазам: труп коменданта исчез. Лежавший рядом с ним труп солдата тоже.
- Черт! - сказал Лоуренс, приподнимаясь на локте.
- То же самое сказал и я, - продолжал Божоле. - Больше нечего было сказать. Неужели вся эта история была сном? Неужели мне приснился труп коменданта с французским штыком в груди?
Я думаю, что моя температура внезапно поднялась на соответственное количество десятых, потому что мне пришла в голову мысль, что среди мертвых солдат в амбразурах есть кто-то живой, притворившийся мертвым. Я помню, что я обходил трупы и заговаривал с ними. Некоторых, особенно походивших на живых, я брал за локоть и тряс. Они падали на землю, и их винтовки с грохотом катились по крыше.
Вдруг я услышал шаги по лестнице. Это сержант Дюфур вел солдат. Я взял себя в руки и заставил себя сказать им речь. Они стояли, пораженные тем, что видели. Больше всех был поражен сержант. Он, не отрываясь, смотрел на высохшую лужу крови, где прежде лежал труп коменданта. Оба американца внимательно осматривали трупы. Казалось, что они ищут среди убитых своих товарищей.
Я боялся, что кто-нибудь подойдет ко мне и спросит: «Где их комендант?» Но, к счастью, у них было слишком много вопросов и они ни одного из них не задали. Потом я приказал сержанту увести солдат. С лестницы я его позвал обратно. Мы одни остались на крыше и одновременно спросили друг друга: «Вы его убрали?»
Я засмеялся громко, но невесело, а сержант произнес самое изумительное ругательство, которое когда-либо произносил. По своей длине и самобытности оно было необычайно даже для Иностранного легиона.
- Вы вполне правы, сержант, - сказал я. - Положение усложняется.
Сержант выругался вторично и спустился с лестницы. Снизу раздался его голос: «Пожалуй, здесь нечем напугать Растиньяка».
Однако, друг мой, здесь было чем напугать меня. Я немедленно удрал на муле обратно в оазис.
Так-то, старина. Что же, вы думаете, случилось? Послушались ли мои овечки или взбунтовались, зная, что их товарищи не станут по ним стрелять?
- По-видимому, вы остались в живых, мой друг, - ответил Лоуренс.
- По-видимому. Но все же, как вы полагаете: вошли они форт или отказались?
- Не загадывайте загадок, старина. Я твердо знаю, что они либо послушались и вошли, либо не послушались и не вошли, - сказал Лоуренс.
- Ошибаетесь, мой друг, - ответил Божоле. - Ни того ни другого не произошло.
- Какого черта… - начал Лоуренс, но Божоле его прервал. На этот раз он сам посоветовал отложить рассказ и закусить.
Итак, мой дорогой Джордж, это был последний номер, достойно завершивший всю удивительную программу. Очень подходящий номер, кстати сказать. «Очаровательное времяпрепровождение на свежем воздухе, закончившееся фейверками», как пишут деревенские репортеры.
- Фейверки? Обстрел, что ли? - спросил Лоуренс.
- Нет, сущие пустяки, мой друг. Я сейчас вам расскажу.
Когда луна взошла, я приказал сержанту выстроить отряд, поставить назначенный в форт гарнизон на правом фланге. Гарнизон либо пойдет, либо нет. Если нет, я построю остальной отряд и прикажу стрелять по солдатам, отказавшимся от повиновения в военной обстановке.
Отряд, может, послушается, а может, и нет. Тогда я скомандую им положить винтовки. Возможно, что в силу привычки солдаты это сделают. Потом прикажу отвести их «под арестом» к оазису. Когда придут сенегальцы, я отправлю их всех под конвоем в Токоту ожидать военно-полевого суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98