С. Суворину.
Кстати, не так давно Л. П. Гроссман, а затем А. А. Шамаро высказали предположение, что в образе доктора Дымова Антон Павлович вывел московского врача Иллариона Ивановича Дуброво, скончавшегося в результате заражения дифтерией при тех же обстоятельствах, что и герой чеховского рассказа.
Однако, как мы уже говорили, случаи преждевременной смерти медицинских работников от инфекционных заболеваний в те времена были широко распространены, и в трагической судьбе Дымова писатель показал весьма типичную историю.
Свой рассказ Чехов сначала назвал «Великий человек». Но еще до публикации изменил это название. И, вероятно, не только потому, что оно показалось ему претенциозным. Ложному величию людей, окружающих Ольгу Ивановну, он противопоставил величие, до которого поднялся скромный врач в исполнении своего врачебного долга.
В 1894 г. был опубликован «Рассказ старшего садовника». Для литературоведов пятистраничный рассказ этот представляет интерес в плане изучения взглядов писателя на право государства лишать человека жизни за совершенные им преступления. Для нас же важно, что в образе невинного и благородного человека, против которого совершено преступление, Чехов выводит врача.
Весьма возможно, что в образе главного героя нашли отражение некоторые черты тюремного врача Федора Петровича Гааза, «великого филантропа», «святого доктора», как его прозвали в народе.
Антон Павлович, когда писал «Рассказ старшего садовника», успел уже побывать на «кандальном острове», где, безусловно, должен был познакомиться с преданиями и легендами о тюремном враче Ф. П. Гаазе.
О необычайной популярности Федора Петровича свидетельствует эпизод из очерка А. Ф. Кони, посвященного легендарному доктору:
«В морозную зимнюю ночь он должен был отправиться к бедняку-больному. Не имея терпения дождаться своего старого и кропотливого кучера Егора и не встретив извозчика, он шел торопливо, когда был остановлен в глухом и темном переулке несколькими грабителями, взявшимися за его старую волчью шубу. Ссылаясь на холод и старость, Гааз просил оставить ему шубу, говоря, что он может простудиться и умереть, а у него на руках много больных, и притом бедных, которым нужна его помощь. Ответ грабителей и их дальнейшие внушительные угрозы понятны. „Если вам так плохо, что вы пошли на такое дело, – сказал им тогда старик, – то придите за шубой ко мне, я велю ее вам отдать или прислать, если скажете куда, и не бойтесь меня, я вас не выдам; зовут меня доктором Гаазом, и живу я в больнице, в Малом Казенном переулке… А теперь пустите меня, мне надо к больному…“ – «Батюшка, Федор Петрович, – отвечали ему неожиданные собеседники, – да ты бы так и сказал, кто ты!
Да кто ж тебя тронет, – да иди себе с богом! Если позволишь, мы тебя проводим…»
Принимая на себя обязанности члена, а вскоре – директора Московского попечительного о тюрьмах комитета, Федор Петрович был весьма обеспеченным человеком. Однако быстро исчезли белые лошади и карета, была продана недвижимость, и Ф. П. Гааз поселился в двух небольших комнатах при больнице. Отказывая себе во всем, старик, как пишет А. Ф Кони, сохранил одну слабость: он купил по случаю телескоп и, «усталый от дневных забот, любил по ночам смотреть на небо, столь близкое, столь понятное его младенчески чистой душе…». Картина звездного неба отвлекала от мыслей о грешной Земле, на которой он видел столько несправедливого и жестокого.
В 1853 году, когда пришлось хоронить некогда преуспевающего врача, необходимо было это сделать за счет полиции. Своим наследникам «святой доктор» оставил только духовное завещание, в котором призывал их: «Торопитесь делать добро!»
В «Рассказе старого садовника», этом рассказе-притче, показан идеал чеховского врача, о котором говорили, что «он знает все» и «он любит всех!»
«…Он пренебрегал зноем и холодом, презирал голод и жажду. Денег не брал, и странное дело, – когда у него умирал пациент, то он шел вместе с родственниками за гробом и плакал».
Жители города уважали доктора, любили и ценили его.
Сказка эта написана необыкновенно тепло, задушевно. Не потому ли, что сам автор был наделен многими чертами ее главного героя?
Как примирить это чеховское представление о высоком назначении врача с рядом встречающихся в его произведениях высказываний о том, что медицинские пункты, так же как и школы, и библиотеки, служат порабощению народа?
«…Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья – вот вам мое убеждение…» – в пылу полемики заявляет художник из рассказа «Дом с мезонином».
Почему же тогда сам писатель всю свою жизнь лечил людей, строил школы и создавал библиотеки?
В свое время – вскоре после смерти Антона Павловича – раздавались предложения: чтобы ослабить эту «цепь», заменить труд врачей на селе более дешевым – фельдшерским.
«Всему своя мера – и медицина должна не забегать вперед, а двигаться на уровне с удовлетворением других, не менее важных народных нужд и сообразно с материальными средствами народа», – писал критик Г. П. Задера.

Г. Н. Россолимо
Мысль эту нельзя назвать ни свежей, ни новой: когда организовывалось земство, крупные землевладельцы выступали за образование именно фельдшерских, а не врачебных участков на том основании, что якобы невежественному и безграмотному мужику ближе знахарь и поп, чем дипломированный врач.
Нет, Чехов думал иначе.
Доктор Королев в «Случае из практики» не считал лишними ни фабричных врачей, ни спектакли для рабочих, хотя относился к этим либеральным веяниям эпохи как к лечению неизлечимых болезней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82