Говорили о бессмертии. Позже Антон Павлович так рассказывал об этом посещении: «Он признает бессмертие в кантовском виде; полагает, что все мы (люди и животные) будем жить в начале (разум, любовь), сущность и цель которого для нас составляет тайну. Мне же это начало или сила представляется в виде бесформенной студенистой массы, мое я – моя индивидуальность, мое сознание сольются с этой массой, – такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его, и Лев Николаевич удивлялся, что я не понимаю».
Кровохарканье было особенно продолжительным и прекратилось только через десять дней.
Сегодня мы можем сказать, что методы борьбы с легочным кровотечением, которые применялись А. П. Чехову, были абсолютно неэффективны. Нельзя же всерьез думать, что кусочки льда, которые он периодически глотал, или пузырь со льдом, уложенный на грудь, способны вызвать охлаждение легких, спазм легочных сосудов и тем самым остановку кровотечения. Основную роль в благоприятном исходе осложнения сыграли постельный режим, покой, резервные силы организма и еще оптимизм больного.
В начале апреля Чехову разрешили подниматься с постели. В демисезонном пальто и шляпе с широкими полями он выходил подышать весенним воздухом. Сил хватало только добраться до скамейки около подъезда клиники, откуда хорошо видны блестящие в поднебесье купола Новодевичьего монастыря. Другой достопримечательности – известного сегодня многим москвичам памятника Н. И. Пирогову в то время здесь еще не было: его поставили через несколько месяцев после выписки Антона Павловича.
По господствовавшим в дорентгенологическую эру представлениям, развитие туберкулеза в легких начиналось с верхушки и затем распространялось на нижние отделы органа. Ограниченное поражение верхушки считалось начальной стадией процесса, а наличие каверны относилось к третьей (запущенной) стадии.
Чехов пленял докторов клиники своим умением не терять присутствия духа и чувства юмора. Особенно он сблизился с врачами, принимавшими непосредственное участие в его лечении: с ассистентом А. А. Ансеровым и ординатором М. Н. Масловым, которым он подарил несколько своих книжек, а последнему – еще и фотографию, где русскими буквами написал латинское название своей болезни.
По-видимому, чтобы Антон Павлович не думал, что болезнь зашла слишком далеко, врачи выдвинули версию «верхушечного процесса», о чем А. П. Чехов и сообщает А. С. Суворину: «Доктора определили верхушечный процесс в легких и предписали мне изменить образ жизни, – и далее рисует идиллическую картину: – …Бросаю все уездные должности, покупаю халат, буду греться на солнце и много есть…»
Покой, тепло и полноценное питание, действительно, были необходимы для его здоровья (по данным медицинских документов, он был настолько истощен, что дефицит веса составлял почти 25 килограммов). Но в устах А. П. Чехова, постоянно пренебрегавшего своим здоровьем, подобное обещание звучало иронически. Жить только для себя и думать только о себе Чехов не умел. Даже здесь в больнице, истекая кровью, он не переставал заботиться о постройке школы и обстановке квартиры учителя Н. И. Забавина.
«Многоуважаемый Николай Иванович, – извещал он учителя, – на днях (до пасхи) пришлют для вашей квартиры камин…»
Через 8 месяцев Антон Павлович решил проверить свой вес. Весил он 72 килограмма – ровно на 10 килограммов больше, чем в марте. Но эти килограммы, надо полагать, он «набрал» за счет того, что «вешался в осеннем пальто, в шляпе, с палкой…» – как помечено в записной книжке писателя.
Здоровье ушло, и его уже не вернешь, понимал доктор Чехов и с грустью писал своему давнему другу Л. Мизиновой: «…Я не совсем здоров. У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, и здоровье прозевал, так же, как Вас…» Талант писателя и клятва Гиппократа требовали от него всей жизни и отнимали все силы.
За все двадцать лет болезни он ни разу не воспользовался правом на «больничный лист», хотя почти постоянно мечтал об отдыхе.
«– Знаете, Жан, что мне сейчас надо?… – вспоминает Ив. Щеглов слова Антона Павловича вскоре после выписки из остроумовской клиники. – Год отдохнуть! Ни больше, ни меньше. Но отдохнуть в полном смысле… понимаете, один только год передышки, а затем я снова примусь работать, как каторжный!»
Как врач он знал, что жизнь его будет коротка, и поэтому не мог позволить себе такой «роскоши», как годичный отдых. И делал все возможное, чтобы сократить ее еще больше.
Он отправлялся на Сахалин, отчетливо представляя, что поездка эта угрожает не только его здоровью, но и самой жизни. В подтверждение можно привести ответ А. П. Чехова клеветникам из «Русской мысли» накануне отъезда: «Я, пожалуй, не ответил бы на клевету, но на днях я надолго уезжаю из России, быть может, никогда уже не вернусь…». Можно не сомневаться, что любому другому легочному больному доктор Чехов наверняка отсоветовал бы необычайную по трудности и лишениям поездку.
И так было во все времена его болезни. Он начисто был лишен инстинкта самосохранения и совершенно не считался с собой, со своим состоянием.
«…Болен и сижу дома… не могу мечтать о скорейшем выздоровлении…»
Строки эти написаны 26 января 1892 г. – через две недели после поездки в Нижегородскую губернию по делам помощи голодающим. А 2 февраля, то есть еще через неделю, он вновь по тем же неотложным делам забирается в глубинку Воронежской губернии.
А сколько здоровья отнимала работа на врачебном участке!
«В разъездах я от утра до вечера и уже утомился, хотя холеры еще не было. Вчера вечером мок на проливном дожде, не ночевал дома и утром шел домой пешком по грязи…»
Даже в последний – ялтинский, наиболее тяжелый для него период жизни Антон Павлович не переставал заботиться о больных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82