Боли оставили его, но мрак не хотел отступать.
Бреннер попытался осторожно сесть. Движение до сих пор причиняло ему боль. Он сжал зубы и мужественно продолжал прилагать усилия для того, чтобы привстать и принять сидячее положение, опираясь на один локоть. Это все, что он мог себе позволить, поскольку ощущал себя гусеницей в коконе из бесчисленных проводов, шлангов, трубочек и бинтов, связывающих его по рукам и ногам. Но что касается спины, то она не причиняла ему беспокойства. То, что у него не было никаких переломов, врачи называли чудом — однако, когда Бреннер шевелился и чувствовал нестерпимую боль во всем теле, он начинал сомневаться в диагнозе докторов. У него было ранено плечо, но, упав с крутой лестницы, ведущей в подземелье, он остался цел — такому трюку позавидовал бы любой каскадер. Однако все его тело болело от ушибов, и казалось, что каждая связка получила растяжение. Он не просто был весь в синяках и кровоподтеках — его тело представляло собой один сплошной синяк
Во всяком случае, у Бреннера было такое ощущение.
Бреннер замер на несколько секунд, отдыхая, а затем медленно повернул голову налево — туда, где было окно. Он не мог разглядеть его и видел лишь более светлый прямоугольник на фоне вездесущих чуть брезжущих сумерек. Бреннера вновь охватила паника, но он постарался преодолеть свой страх. И это удалось ему — правда, на короткое время. То, что он не видел окна, могло происходить по ряду причин. Например, на улице могло уже стемнеть, или в этой комнате были опущены жалюзи. Кроме того, сегодня — в отличие от вчерашнего дня — он кое-что все же видел. Вчера он не мог разглядеть даже смутно белеющего прямоугольника. Значит, все происходило так, как и предсказывали врачи: зрение возвращалось к нему. Пусть медленно, но все же оно восстанавливалось. Пройдет еще несколько дней или, может быть, даже мучительных недель, и он опять обретет способность нормально видеть. Во всяком случае, Бреннер очень надеялся на это.
Должно быть, его попытка переменить позу всполошила медицинских работников, потому что через несколько секунд дверь с негромким скрипом открылась, и через мгновение сумерки, в которых он теперь постоянно пребывал, осветились смутным мерцанием — в них возникло белое размытое пятно.
— Господи, что вы опять здесь устраиваете? Вам же нельзя вставать! А вы знаете, который теперь час? — это был голос медицинской сестры, дежурившей по ночам. Бреннер до сих пор ее еще ни разу не видел. И у него вызывало удивление то, как быстро все остальные чувства начали компенсировать утраченную функцию зрения. В часы бодрствования потерявший зрение Бреннер с особой “полнотой, непредставляемой им раньше, воспринимал звуки, с наслаждением осязал предметы.
Но особенно полно и явственно он ощущал боль.
— Нет, я этого не знаю, — ответил он. — Мне трудновато следить за временем по часам. Мои часы со светящимся циферблатом, по всей видимости, испортились.
— Вы очень остроумно шутите, — заметила дежурная медсестра и, подойдя к больному быстрым твердым шагом, вновь бесцеремонно уложила его на постель, так что голова Бреннера утонула в прежней вмятине на подушке, оставленной ею. — Если вы хотите знать, сколько сейчас времени, то я вам скажу: сейчас начало четвертого утра. То есть, по существу, еще три часа! Три часа утра. Почему бы вам еще немного не поспать?
Бреннер хотел ответить что-нибудь в ироническом духе, но не нашелся что сказать. Он чувствовал себя очень усталым, однако Бреннер хорошо понимал, что не сможет уснуть. Господи, неужели он действительно находится здесь всего три дня? Ему казалось, что он лежит в этой палате уже три месяца.
— Вам скучно, да? — спросила сестра. Бреннер не был уверен, действительно ли в ее голосе было сочувствие или ему это показалось, потому что он хотел это услышать. — Я могу это понять. Иногда для меня время тоже тянется слишком долго. Очень плохо, когда ничего не видишь. Нельзя ни почитать, ни посмотреть телевизор…
— Вы могли бы мне, по крайней мере, принести радио, — заметил Бреннер.
— Вы имеете что-то против установленного в нашей больнице распорядка?
— Я ничего не имею против, — недовольно проворчал Бреннер. — Просто в таком случае я мог бы подпевать певцам, поющим по радио.
На этот раз медсестра или не нашла шутку остроумной, или ей требовалось время для того, чтобы понять остроту. И все же в конце концов, хотя и с опозданием, женщина рассмеялась. Правда, не совсем искренне.
— Мне очень жаль, но это технически неосуществимо. Кабель еще не подключен.
— А как насчет транзистора? — спросил Бреннер. — Какого-нибудь маленького дешевого радиоприемника с антенной? Вы знаете, есть такие штуковины, которые очень просты в употреблении, но правда, быстро выходят из строя.
— К сожалению, руководство больницы не разрешает больным держать в палатах личные вещи, в том числе приборы и радиоприемники, — ответила сестра. — Кроме того, даже если бы такой транзистор и был у вас, от него все равно не было бы никакого толку. Мы находимся в зоне своеобразной черной дыры, куда не доходят радиоволны. Поэтому вы не услышали бы по приемнику ничего, кроме радиопомех.
— Я люблю слушать радиопомехи, — заявил Бреннер и довольно неприязненно взглянул туда, где смутно белело лицо медсестры. Он спрашивал себя, сколько примерно лет дежурной сестре. Ее голос казался Бреннеру молодым, но шаги были слишком твердыми и тяжеловатыми для молодой женщины. Кроме того, во всех ее действиях и реакциях ощущалась приверженность рутине. Но, с другой стороны, у этой женщины были очень мягкие, нежные руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156