Князь - 5
Spellcheck Alonzo
Аннотация
Уловка некроманта Белурга вынудила Андрея Зверева ехать домой, в
Великие Луки, не привычной дорогой, а через Дорогобуж, узкими
проселками через дремучие леса, что раскинулись между Смоленским
трактом и Пуповским шляхом. Здесь, вдали от проторенных путей, он и
столкнется со всадниками ночи - храбрыми и бессмертными воинами,
сумевшими разгромить немало врагов, превосходящих их и силой и
количеством. Одним из таких врагов для них старанием злого колдуна
отныне стал князь Сакульский. Со всадниками ночи невозможно управиться
простому смертному человеку. Но если хочешь выжить - их придется
победить.
Молитва ночи
В светелке сладковато пахло перегретым воском, лавандой, влажным
пухом и свежеструганными сосновыми досками. Перина была податливой,
словно озерная вода, и горячей, как раскаленный пар. Но еще жарче -
жарче огня, жарче кузнечного горна, жарче летнего полуденного солнца
были объятия рыжеволосой Людмилы. Кудри княгини Шаховской обжигали
своим прикосновением, тонкие губы оставляли след, точно побелевшее
клеймо, дыхание заставляло сердце вспыхивать в груди - и не было
ничего прекрасней этой муки, ничего желаннее, нежели сгореть, подобно
взметнувшейся над костром искорке, в сладких непереносимых объятиях.
Страсть и любовный пыл заставляли мужчину и женщину стискивать друг
друга в объятиях, закручивали в водовороте безумия, поднимая все выше
и выше по спирали чувств. Они не замечали ничего вокруг. В эти минуты
над постелью могла бушевать гроза, кипеть битва, реветь ураган - это
не имело значения, ибо во всей Вселенной сейчас существовали только
они, только двое, только их любовь - и ничего более… Наконец по
комнате понеслись сладостные стоны, вырвался крик, неотличимый от
крика боли, и любовники откинулись друг от друга, обессиленные сладкой
истомой. Прошло несколько минут, прежде чем юная женщина повернулась
на бок, погладила Андрея по груди, поцеловала между сосками:
- Как славно, что ты со мной, любый мой, желанный мой, суженый…
Ой, что это? Шрам? Откуда?
- Этот? - скосил глаза Зверев. - Кажется, крестоносец ливонский
зацепил. А может, и ляхи. Помнится, после сечи у Острова на мне
несколько царапин Пахом порошком цветочным засыпал. Не помню.
- Господь всемогущий… - Княгиня перекрестилась, наклонилась
вперед, коснулась шрама губами. - Спасибо тебе, Господи, что спас для
меня суженого моего, не дал сгинуть в чужих землях, в кровавом походе.
Страшно, наверное, в битвах этих было, Андрюшенька?
- Страшно? - удивился неожиданному вопросу князь Сакульский. -
Страшно… Наверное, да.
- Наверное? Ужели не знаешь ты, любый, страшно тебе было али нет?
Зверев пожал плечами, поднялся с постели, приблизился к окну,
выходящему в темный двор, на котором алыми пятнами светились два
факела у привратников, провел пальцем по покрытой мелкими капельками
глянцевой поверхности. Хорошо все-таки, когда в окна слюда вставлена,
а не стекло. Ничего, кроме неясных силуэтов, через нее не разберешь.
Он у самого подоконника - однако дворне и невдомек, что у госпожи их в
гостях не нищая попрошайка, а молодой боярин.
- Страшно? - повторил он, глядя в темноту. - Не знаю даже, как это
и объяснить. Когда сидишь в седле, держишь в руке рогатину и смотришь
через поле на тварей, что на землю твою заявились, что добро твое
захватить желают, девушек русских опозорить, парней в полон увести,
власть свою заместо русской установить… Какой тут страх? Не за себя
страшно - страшно, что уничтожить их всех не сможешь, что убежит
кто-то, что снова наплодятся. И когда в копейную сшибку летишь -
только восторг в душе. И чуешь вроде, что смерть рядом, что живот свой
потерять можешь - да разве это главное? Земля у тебя русская за
плечами, правда за тобой, вера истинная. Ради нее умереть можно. Ради
нее - не страшно. Хотя… Хотя вру. Все равно страшно бывает в сече.
Когда видишь сталь, что крови твоей ищет, когда клинок, кажется, в
самое сердце твое направлен, а ты отбиться от него не успеваешь, когда
один супротив трех-четырех оказываешься… Страшно. Но ведь словами и
того не объяснить, как себя чувствуешь, когда саблю обратно в ножны
вкладываешь. Когда понимаешь, что все кончено! Что победа опять за
нами осталась. Дышишь - воздух слаще вина кажется. На небо смотришь -
а оно прекрасное, как глаза твои, Люда. И солнце так греет, словно с
небес к тебе одному спустилось. Такая благость на душе, словно только
что с Богом за руку поздоровался. Пройдет неделя-другая. Месяц
проживешь в покое - и тосковать по этому восторгу начинаешь. И опять в
поход тянет, в сечу, в схватку смертную. И черт с ним, со страхом.
Потому как без смертного страха восторга этого не испытать. Мы ведь в
битву не умирать идем, любимая моя. В походы мы побеждать уходим.
Зашуршала перина, княгиня бесшумно подкралась по мягкому ковру,
обняла Андрея сзади, положила подбородок на плечо:
- Кабы я твоею супружницей была, ни в един бы поход, мыслю, не
пустила. В ногах бы валялась, Богу поклоны била, государю плакалась,
но отмолила бы от службы опасной. Вон, сидят же дьяки в приказах. И
власть при них изрядная, и злато, и страха никакого.
- Ну и опозорила бы нас обоих навек, Людмила. Коли князь али
боярин за Русь кровь свою пролить не готов, то он уже и не боярин
более становится, не мужчина. Смерд простой. Раб жалкий. Нечто нужен я
тебе буду рабом и смердом, хорошая моя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15