Через три часа, после двух груженых с верхом возков, злоба наконец
утихла, превратившись в глухую тоску. Желание рвать и метать отпустило
- теперь ему хотелось лишь завыть от бессилия, уйти куда-нибудь прочь
от посторонних глаз, от знакомых и незнакомых людей, скрыться в
пустынях, чащобах и снегах, остаться в одиночестве. Хорошо быть одному
- ибо отшельнику никогда не испытать подобных мук. Отшельнику не
познать ни любви, ни ревности, ни злобы, ни предательства.
Счастливчики… - Кваску испей с устатку, княже. - Пахом, уже давно
наблюдавший от амбара за его работой, приблизился, протянул глиняную
крынку. - Воды умыться зачерпнуть али в баню пойдешь? Намедни топили,
еще теплая. - Собирайся, дядька, - принял посудину Андрей. - Уезжаем…
И он жадно припал к шипучему, пахнущему ржаным хлебом, темному
напитку. - Прям счас, что ли, Андрей Васильевич? - Сейчас. - Дык…
Холопы отлучились, добро не увязано, тебе перед дальней дорогой
попариться надобно, с хозяином попрощаться. Обидится ведь боярин
Кошкин, коли пропадешь, слова не сказамши… А куда едем? Государь куда
сызнова послал али своя нужда образовалась? - Домой, - кратко ответил
Зверев. - Это, княже… - неуверенно промямлил холоп. - Домой, сиречь, в
княжество? Али к отцу с матушкой поперед заглянешь? - Домой - значит
домой… Князь Сакульский помедлил с ответом. Людмила желала, чтобы он
уехал в княжество - издеваться над женой. Чтобы та от мужниных побоев
и придирок в монастырь ушла. Однако видеть Полину, убившую их
первенца, Звереву совсем не хотелось. Даже для того, чтобы хорошенько
выпороть - как велят поступать с женами здешние обычаи. - В Великие
Луки поскачем. В Лисьино, к отцу. - Стало быть, подарки отцу с
матушкой выбирать пойдешь, Андрей Васильевич? - По дороге куплю. - Дык
ведь Илья с Изей все едино в городе - серебро тратят, что после сечи с
татар собрали. С дьяком Кошкиным еще попрощаться надобно, вещи
увязать. Смеркаться скоро будет, а еще попариться надобно перед
отъездом. Не грязным же в дальний путь выходить… - Редкостный ты
зануда, Пахом… - Все же разозлиться на дядьку, что воспитывал барчука
с самой колыбели, учил держаться в седле и владеть оружием, что всегда
был рядом, готовый закрыть собой в сече, а в миру - помочь советом,
Зверев не смог. - Ладно, уболтал, в Москве переночуем. Но на рассвете
тронемся! Собирайтесь.
* * *
- Доброе утро, Андрей Васильевич, рассольчику капустного не
желаешь?
- Ой, мамочки… - Зверев попытался сесть, и от резкого движения
немедленно со страшной силой заболела голова. Он приоткрыл глаза,
осмотрелся. Деревянные струганые полати, сложенная из крупных валунов
печь, бочки, котел, веники, острый запах березовых листьев и пива. -
Боярин Кошкин где?
- На службу ужо с час отъехал, княже. В Земский приказ.
- Надо же… Откуда у него силы берутся чуть не каждый божий день
пировать, да еще и о деле государевом помнить? А все ты, Пахом, ты
виноват. Попрощаться надобно, попрощаться… - передразнил дядьку
Андрей. - Обидится, дескать, хозяин. Вот, пожалуйте - «попрощались».
Тебя бы на мое место!
- Дык, испей рассольчику, княже, - посоветовал холоп. - Я, как
дьяк-то отъехал, зараз в погреб побежал, холодненького нацедить.
- Давай, - забрал у него Зверев запотевший серебряный кубок. - Чем
вчера баню топили?
- Я уголька березового приготовил да холодца густого. Коней
прикажешь ныне седлать али обождешь маненько, отдохнешь после веселья
вчерашнего?
- Мы оба здесь свалились или только я?
- Оба до дома не дошли, Андрей Васильевич, - кивнул, ухмыляясь,
дядька. - Ан в трапезной угощение ужо накрыто было.
- Коли оба, тогда не так обидно, - морщась от головной боли,
поднялся Андрей. - Седлай. Тут только застрянь - Иван Юрьевич еще раз
пять отвальную устроить не поленится. Так на этом месте и поляжем…
Обожди. Воды холодной ведро набери.
Пахом три раза подряд окатил господина ледяной водой, после чего
князь Сакульский несколько взбодрился, допил рассол, закусив березовым
углем и плотным, как сало, холодцом, натянул приготовленную еще с
вечера свежую рубаху, порты и в шлепанцах отправился в дом, в свою
светелку. Спустя полчаса он вышел уже опоясанный саблей, в алой,
подбитой сиреневым атласом, епанче, в мягких, облегающих ступню,
словно носок, сафьяновых сапогах цвета переспелой малины и в тонких
коричневых шароварах.
- Пахом! Кони оседланы?!
- Как велено, княже! - Дядька удерживал под уздцы подаренного
татарами вороного Аргамака, поглаживая его по морде. Однако скакун
успокаиваться не желал: пританцовывал, ходил из стороны в сторону,
недовольно фыркал.
Молодые холопы уже сидели в седлах: все в атласе, в тисненых
сапогах, с новыми ремнями, ровно купеческие отпрыски. Красавцы. Изольд
даже проколол левое ухо и вогнал в него большую золотую серьгу.
Видать, нагляделся на дворянские наряды в своей Германии. Илья его
примеру не последовал: он-то знал, что на востоке серьга хуже клейма -
знак ненавистного рабства. На спины трех заводных коней были навьючены
узлы, скрутки, холодно поблескивали увязанные поверх барахла бердыши.
- Юрту я брать не стал, княже, - перехватив его взгляд, сказал
дядька. - Здесь с дозволения боярина оставил. Дома она нам ни к чему,
а коли в поход исполчат, так все едино через Москву собираться станем.
Тут и прихватим.
- Правильно решил, - кивнул Андрей, уже успевший забыть про взятую
в порубежной стычке добычу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15