Тех, кто добро
тебе творит, обманывать ох как тяжело. Если ты не погань какая,
конечно.
Вернувшись на свое место рядом с князем, Середин понял, что
главные события пира прошли мимо него. На опричном блюде осталось
всего два сиротливых кусочка осетрины, прочие подносы тоже опустели,
часть кувшинов откровенно лежали на боку. Пока ведун доедал свою
курицу, прозвучали еще две здравицы за князя и его детей, после чего
бояре и сотники начали расходиться. С воеводой, ближними товарищами и
богатырями муромский правитель опрокинул еще по чаше стоячего меда -
ведун волей-неволей вынужден был нарушить зарок и смешать-таки вино с
медом, - после чего холопы пошли вдоль стен тушить масляные
светильники.
В скупом свете очага богатыри стали укладываться вокруг княжьего
полога, Середин отступил к противоположной стене, выискивая сверток со
своей шкурой.
- Отвел, боярин. - В полумраке Олег скорее угадал, нежели узнал
Будуту. - Добро в обозе скинул, зарок взял, что не спутают, коня
табунщикам отвел. Добрый конь, ей-богу, боярин...
Холоп на миг исчез в сумраке, а когда появился вновь, во рту у
него уже похрустывала какая-ю косточка.
- Славхруобехрулось, - чавкнул он. - Р-рам-м... И скакун с
ням-ням, тсюп-тсюп...
Прожуй сперва, - повысил на него голос Олег, но вспомнил, что
холопам никакой доли от добычи не полагается. Коли сам себя кому-то в
неволю продал, то и прибыток хозяину принадлежал, а не рабу, пусть и
добровольному. Разумеется, того, что холоп в сече с врага снимал или
при разорении селения ухватывал, у него никто не забирал - но в
дележах его никогда в расчет не принимали. Вот и страдает бедолага,
чужое добро пересчитывая. Ведун сунул руку за пазуху, нащупал
подаренный князем кошель, вытянул из него несколько монет - так чтобы
на них попал свет углей. Так и есть, серебро! Не балует княже верных
слуг своих, не балует. - Ты чего, боярин? - насторожившись, разом
проглотил все, что было во рту, холоп. - На вот, выпей за мое
здоровье, как в Муром вернешься, - пересыпал монеты ему в ладонь Олег.
- За службу, так сказать, храбрую. Только шкуру мою сперва найди. Куда
сунул? - Сей миг будет, боярин, - засуетился холоп. - По правую руку
лежала... А, вот она... Вот, укладывайся, боярин. Сладких тебе снов...
Урсула
Ушибленная рука упрямо не желала набирать силу. Пальцы хотя и
слушались, сжимаясь и разжимаясь на рукояти сабли, но клинок не
удерживали - оружие выворачивалось из кулака, как из кома сырой глины.
Волей-неволей, из участника похода Олег стал в нем простым зрителем.
Два дня подряд торки волнами накатывали на муромскую ратную колонну,
без счета осыпая ее стрелами. Дружина отвечала столь же обильным
смертоносным дождем и лихими наскоками кованой конницы. Потери с обеих
сторон исчислялись уже сотнями, коней никто уже не торопился свежевать
на мясо - убоины хватало с избытком, не сожрать. Середин начал
опасаться, что война идет на истощение табунов и закончится лишь
тогда, когда люди пойдут пешком, но к полудню третьего дня впереди
внезапно открылось обширное городище, размерами мало уступающее той же
Рязани. Вот только стены «подкачали»: хотя земляной вал и возвышался
на высоту пятиэтажного дома, поблескивая толстым ледяным панцирем на
склонах, но укрепление по гребню его шло чахлое - обычный частокол.
Видать, с лесом в здешних краях было тяжеловато. Хотя рощи среди
степной равнины войску на пути все-таки попадались. Но, видать, либо
лес был плохой, либо берегли его торки для некой иной нужды. Ворота
находились на высоте примерно середины вала - к ним вела насыпь,
обрывающаяся на расстоянии примерно двадцати метров. Судя по свежим
следам, последний участок перекрывался длинным помостом, который
горожане просто разобрали и хозяйственно унесли внутрь, рассчитывая
восстановить после войны. Сами ворота тоже покрывала ледяная корка,
причем жители еще продолжали лить воду из бойниц над ними. Сгоряча
воины первых сотен с ходу попытались забраться на вал - но,
естественно, скатились, как с детской горки, осыпаемые одновременно
оскорблениями, насмешками и редкими пока еще стрелами. Дружинники
отошли, громко обещая скоро вернуться и отрезать насмешникам языки.
Потерь среди них не оказалось: осажденные еще не взялись за воинское
дело всерьез. Как, впрочем, и муромцы. Два дня ушло на обустройство
лагеря. За неимением других строительных материалов, стены были
выстроены из телег и саней, составленных вплотную одни к другим, возле
трех выходов расположилась стража по две сотни мечей в каждой. Хотя,
конечно, главную защиту составляли не они, а уходящие каждое утро, в
полдень и вечером дозоры, что обязаны заметить врага на дальних
подступах и упредить главные силы. Ведь тот же табун с лошадьми
походными стеной не обнесешь - его только увести можно, коли вовремя
про беду узнаешь. Палаток и юрт в лагере прибавилось почти втрое.
Оказалось, что многие бояре - из тех, что победнее, - и даже
дружинники тоже везли с собой походные дома, просто не теряли время на
их сборку при каждом привале. Запылали костры: пришлые чужаки чахлые
торкские рощи не жалели, сводили под корень на дрова и прочие нужды.
Например - вязали из веток объемистые, в два человеческих торса,
фашины. На это занятие ушел еще день - а там начался уже собственно
приступ. На рассвете, когда князь еще только вскинул руки, давая
холопам возможность затянуть узлы колонтаря с наведенным на пластины
чернением, за пределами шатра дружно взвыли десятки труб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15