Одолеют муромцы - и судьба
разбойничьего степного племени окажется решена навсегда... Он
нервничал, хватался слабой рукой за клинок, метался меж юрт и палаток
по лагерю - но даже примерно не представлял, что творится всего лишь в
версте на восход от города - там, куда по призыву примчавшегося на
взмыленном коне гонца ушли русские полки. Лишь пение труб, лязг
железа, громкие вопли ярости и боли, возвращающиеся ежеминутно
окровавленные воины - все вместе взятое доказывало, что битва
разразилась не на жизнь, а на смерть, пощады никто не просит и никто
ее не намерен дарить... - Бегут... - Эту весть привез тяжело раненный,
престарелый витязь, въехавший в лагерь на посеченном коне и буквально
упавший на руки Олега. Середин поначалу даже не поверил, что ему
сказали правду, и лишь много позже сообразил: тот, кто здоров или даже
легко ранен, назад с таким сообщением не поскачет - вместе со всеми
будет гнать и добивать разгромленного врага. И только глубокой ночью
веселые, счастливые, орущие всякие несуразицы дружинники подтвердили
радостное сообщение. Во тьме врага стало невозможно разглядеть даже в
упор, и потому большинство ратников повернули усталых коней назад, к
лагерю. - Ну и дали мы им, боярин! - захлебываясь от восторга,
рассказывал вечером раскрасневшийся, словно после бочонка хмельного
меда, Будута. Они, поганые, обойти город, видать, собрались. Туда, к
закату ратью шли. Да воевода наш, Дубовей, недаром хлеб княжеский ест.
Как повел всех прямо на поганых, как повел! Те поначалу утечь, как
всегда, собрались. Но, видать, помутнение некое на них спу-стилося.
Развернулись разом, да сразу с трех сторон на нас с пиками и
навалились! Я помыслил, задавят меня вусмерть. Со всех сторон крики,
лязг, топоры мелькают, рогатины ломаются. Веришь - головы и куски рук,
еще шевелящиеся, надо мной пролетали! Дружина княжеская вперед шла,
аки медведь через собачью стаю. Вся земля кровью напитана, аж снег
стаял! Поганых столько нарублено - копыто коню поставить некуда! И
дрогнули торки, прыснули в стороны, как грачи от камня брошенного. И
мы пошли, пошли все дружно, навалились со всей силушкой за землю
русскую, за веру христианскую! Я сам, самолично двух поганых срубил.
Как дам рогатиной - и насквозь!.. Растирая предательницу-руку, не
пустившую его в общий строй, Олег сделал поправку на то, что
поставленный в легком вооружении в задние ряды строя холоп наверняка
ничего не видел, и, полагаясь на свой опыт пребывания в этом жестоком
мире, смог примерно восстановить картину битвы. Степняки, начиная
решительную битву, скорее всего, использовали свой любимый прием:
притворным отступлением заманить врага в засаду, внезапно навалиться
со всех сторон, посеять панику, а потом добить убегающих пришельцев,
прижать их к пока еще неприступным городским стенам, вырезать всех до
последнего... Потому и «навалились сразу с трех сторон» - это была
попытка окружения. Правда, муромская дружина оказалась слишком велика,
и охватить ее полностью не удалось - иначе не разговаривал бы он
сейчас с Будутой, лежал бы мальчишка в холодной степи, а вечно
голодные вороны выклевывали его застывшие глаза. Но самое главное -
русские не дрогнули, не побежали, боясь того, что тысячи степняков
рубят их со всех сторон, а продолжили атаку. Конная рать, одетая в
железо, набранная с пристрастием из тысяч желающих, годами
тренированная в детинце опытными воеводами, уверенная в своей
непобедимости и потому готовая рубиться с кем угодно и сколько угодно,
на сытых, выращенных на овсе и ячмене конях сошлась с лихой толпой из
призванных ханом пастухов, вооруженных тем, что каждый сумел найти сам
или получил в наследство от дедов, на тощих лошадках, не знавших иной
пищи, кроме травы - а зимой и ее добывавших через раз. Да, конечно,
легкая степная конница была страшной силой - когда налетала
стремительно и нежданно, когда грабила оставленные без присмотра
деревни и обозы, когда сметала малые заслоны и дозоры и исчезала
неведомо куда, когда закидывала воинские колонны стрелами и легко
отрывалась от преследования тяжело вооруженных врагов. Однако легкая
стремительность хороша там, когда можно выматывать врага, не считаясь
с многоверстными переходами, охватами и отступлениями. Когда же
защищаешь свой дом, стремительность бесполезна. Можно только встать на
его пороге с топором и рубиться, пока последний из разбойников не
упадет с расколотым черепом. Торки защищали свой город. Они не могли
бежать, они должны были умереть или перебить пришельцев. И они
погибали - под ударами пудовых палиц и булатных мечей, затаптываемые
шипастыми подковами, протыкаемые точными выпадами рогатин. Погибали -
и мало чем могли ответить богатырям, чьи тела закрывались не
стеганными конским волосом халатами или кожаными кирасами, а
добротными кольчугами и зерцалами; не толстыми меховыми шапками, а
островерхими ерихонками с позолоченными улыбающимися личинами.
Конечно, среди кочевников хватало и тех, кто смог купить или украсть
настоящий ко-лонтарь или греческий ламинар, кого обучал ратному делу
не скучающий дед, а умелый сотник, ставший лишним у шатра правителя -
но в битве тысяч отдельные счастливчики особой роли не играют...
Муромская дружина, ведя за собой боярское ополчение и оружных холопов,
успешно прорубилась через засадный торкский полк, разрезала силы
поганых пополам, лишив общего управления, вышла степнякам за спины - и
те, кто это заметил, поняли, что с минуты на минуту получат холодный
клинок себе меж лопаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15