.. Ты говоришь, их не было и быть не могло, а мне
почему-то кажется -- были... А еще Володя Холоденко, Женя Соин, Коля Дмитриев,
Борька Топчий -- все, все поименно -- даже этот говнюк Филин, все до единого
сослуживцы мои, мои, Тюхин, товарищи до конца, до последнего вздоха, после
которого с лица спадет наконец нечеловеческая, в гноящихся зеленых струпьях,
личина, развеется гиблый туман, истают уродливые видения...
Господи, спаси и помилуй нас, грешных!..
Глава тринадцатая
Черт все-таки появляется...

Рядовой М. вернулся в часть совсем уже другим человеком. Хлопая форточками, по
казарме гуляли сквозняки. Окна в ленкомнате были выбиты, исчез стоявший в углу
гипсовый бюст вождя мирового пролетариата. На пол, на знаменитый клинический
кафель коридора было больно смотреть, до такой невозможности он был исчиркан
резиновыми подошвами.
Витюша подошел к висевшему рядом с тумбочкой дневального зеркалу со звездой и
красной надписью на стекле -- "Солдат, заправься!" Человек, который встретился
с ним глазами, если и был похож на прежнего рядового М., то разве что чисто
символически: из зазеркалья на Тюхина глянул стриженный наголо, от силы
двадцатилетний, лопоухий салага, в чужих, с неправдоподобно широкими
голенищами, сапогах, в длинной, как юбка, гимнастерке. Только вот глаза, глаза
у молодого солдатика были такие пустые, такие старослужащие, что, вглядевшись в
них пристальней, Тюхин вздрогнул.
Витюша обошел все помещения в казарме, заглянул даже в гальюн, но никого, ни
единой души не обнаружилось. Ушли, похоже, все.
Он остановился перед стендом с батарейной стенгазетой "Прожекторист". Название
было совсем не случайным. Сугубо секретная часть п/п 13-13 в целях маскировки и
введения в заблуждение противника выдавала себя за прожекторную, впрочем, без
особого успеха: когда колонна ехала по улицам маленького немецкого городка В.,
жители махали нам вслед руками, радостно крича: "Гроссе руссише ракетен
пу-пу!"
Ничего такого острого, режущего -- ни лезвия, ни перочинного ножичка, под рукой
не оказалось. Он попробовал отколупнуть этот свой проклятый, позорный, всю
последующую жизнь отравивший ему, стишок про ХХХ-й партийный съезд, но ничего,
ничегошеньки из этой затеи не получилось. Отпечатанный на батарейной машинке,
пожелтевший уже текст был приклеен намертво, на веки вечные...
-- Тавро! -- отчаявшись, прошептал рядовой М.
Кабинет комбата был открыт. На полу валялись приказы, на вешалке висели плащ и
фуражка без вести пропавшего товарища майора (среди арестованных его не было),
в распахнутом шкафу на полочке скучал одинокий граненый стакан, накрытый
бутербродом, засохшим до такой степени, что сыр на нем походил на зеленый,
загнутый пропеллером погон еще не принявшего присягу молодого воина. Рядом
лежал завернутый зачем-то в мятый носовой платок пистолет "макарова".
Рядовой М. уже выходил, но тут на глаза ему попался аппарат высокочастотной
связи. Витюша снял трубку, приложил ее к уху, постучал по вилочкам и, чтобы
хоть что-то сказать, ни с того ни с сего сказал вдруг:
-- Алло, Мандула, ты слышишь меня?
В трубке что-то хоркнуло, заторкотало и внезапно оттуда, из напичканного
электроникой нутра, пугающе и громко, отчетливо раздалось:
-- Шо?.. Але!.. Эй, хто там?..
Затаив дыхание, Витюша положил пластмассовое чудище на место. У него
заколотилось сердце, заныл затылок, томительно засосало под ложечкой.
-- Да ведь этого не может быть, я же... убил его! -- хватаясь за лоб,
растерянно прошептал он, но тотчас же в душе рядового М. зазвучал неотвязный,
козлячий тенорок противоречия: -- А что значит "убил". Вас вон, сокол мой
ясный, всю жизнь только и убивали. Ну вот и убили, и что из этого?.. Не вы ли,
минхерц, твердили где ни попадя, что смерти, мол нет?! Но коли ее нет для вас,
почему она должна быть для того же Мандулы?.. Согласитесь -- нонсенс!.. А эта
ваша в духе Ларошфуко максименция, как там бишь -- "Не отбросишь хвост..."
-- Не откинешь копыта, так и не воскреснешь, -- вздохнул Витюша. -- Только вот
копыта-то здесь причем?..
Он вышел в коридор. Из помещения радиовзвода пахнуло неистребимым, никаким
сквознякам на свете не подвластным, армейским духом. Рядовой М. подошел к своей
койке, единственной среди всех аккуратно заправленной, и достал из тумбочки
библиотечного Маркса. Больше оттуда забирать было нечего.
Бледный, с нитроглицерином под языком, он потащился зачем-то на чердак. Там
было еще тоскливей, пахло пылью, сгинувшими куда-то голубями. В глубине
чердака, на поперечной балке он нашел обрывок коаксиального кабеля.
Товарищ старший лейтенант Бдеев возник из полутьмы как привидение.
-- Ну наконец-то, -- шумно задышал он. -- Нехороший! Бяка, дрянь! Ты почему не
пришел в ту пятницу?.. Я ждал, я так ждал!.. -- и с этими словами он выступил
на свет от слухового окошка, странный какой-то: с накрашенными губами, с
недельной, как у Б. Моисеева, щетиной на щеках, с клипсой в ухе, мало того -- в
цветастом (Тюхин у Виолетточки такое видел) крепдешиновом платье, полу которого
товарищ замполит кокетливо придерживал двумя пальцами.
-- Это как, что это? -- пробормотал Тюхин.
И в ответ, пахнув духами, шелестнуло:
-- Это -- перестройка, шалунишка ты этакий!..
И тут этот несусветный педрила, упав на колени, пополз к нему, сияя
подрисованными глазами и горячо шепча:
-- Требую удовлетворения, ах немедленного!.. Нехороший, нехороший! Ноги длинные
такие, взор убийственный!.. Ам, так бы и съел!..
-- Но-но! -- сказал Тюхин, брезгливо отстраняясь. -- Видали мы таких...
И кто знает, чем бы все это кончилось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63