Как же! Ведь что такое "Сулейман", как не испорченное
слово "Соломон"? [Сулейман - по-арабски "Соломон". - Прим. англ. издателя.
] И, кроме того, одна старая изанузи [знахарка] в Земле Маника мне много
об этом рассказывала. Она говорила, что народ, живший за этими горами,
представлял собою ветвь племени зулусов [зулусы - негритянское племя в
юго-восточной Африке, достигшее большого могущества в начале XIX века] и
говорил на зулусском наречии, но эти люди были красивее и выше ростом, чем
зулусы. Среди них жили великие волшебники, которые научились своему
искусству у белых людей тогда, когда "весь мир был еще темен", и им была
известна тайна чудесной копи, где находили "сверкающие камни".
Ну, в то время эта история показалась мне смешной, хоть она и
заинтересовала меня, так как алмазные россыпи тогда еще не были открыты. А
бедный Иванс вскоре уехал и погиб, и целых двадцать лет я совершенно не
вспоминал его рассказа. Но как раз двадцать лет спустя - а это долгий
срок, господа, так как охота на слонов опасное ремесло и редко кому
удается прожить столько времени, - так вот, двадцать лет спустя я услышал
нечто более определенное о горах Сулеймана и о стране, которая лежит по ту
сторону гор. Я находился в поселке, называемом крааль [в Южной Африке
название особого типа деревень: ульеобразных хижин, окруженных общей
изгородью] Ситанди, за пределами Земли Маника. Скверное это место: есть
там нечего, а дичи почти никакой. У меня был приступ лихорадки, и
чувствовал я себя очень плохо. Однажды туда прибыл португалец, которого
сопровождал только слуга-метис. Надо сказать, что я хорошо знаю
португальцев из Делагоа [порт и залив, находящийся на юго-восточном
побережье Африки], - нет на земле худших дьяволов, жиреющих на крови и
страданиях своих рабов.
Но этот человек резко отличался от тех, с которыми я привык
встречаться. Он больше напоминал мне вежливых испанцев, о которых мне
приходилось читать в книгах. Это был высокий, худой человек с темными
глазами и вьющимися седыми усами. Мы немного побеседовали, так как он мог
объясняться на ломаном английском языке, а я немного понимал
по-португальски. Он сказал мне, что его имя Хозе Сильвестр и что у него
есть участок земли около залива Делагоа. Когда на следующий день он
отправился в путь со своим слугой-метисом, он попрощался со мной, сняв
шляпу изысканным старомодным жестом.
"До свиданья, сеньор, - сказал он. - Если нам суждено когда-либо
встретиться вновь, я буду уже самым богатым человеком на свете и тогда не
забуду о вас!"
Это меня немного развеселило, хоть я и был слишком слаб, чтобы
смеяться. Я видел, что он направился на запад, к великой пустыне, и
подумал - не сумасшедший ли он и что он рассчитывает там найти.
Прошла неделя, и я выздоровел. Однажды вечером я сидел перед
маленькой палаткой, которую возил с собой, и глодал последнюю ножку жалкой
птицы, купленной мною у туземца за кусок ткани, стоивший двадцать таких
птиц. Я смотрел на раскаленное красное солнце, которое тонуло в бескрайней
пустыне, и вдруг на склоне холма, находившегося напротив меня на
расстоянии около трехсот ярдов, заметил какого-то человека. Судя по
одежде, это был европеец. Сначала он полз на четвереньках, затем поднялся
и, шатаясь, прошел несколько ярдов. Потом он вновь упал и пополз дальше.
Видя, что с незнакомцем произошло что-то неладное, я послал ему на помощь
одного из моих охотников. Вскоре его привели, и оказалось, что это - как
вы думаете, кто?
- Конечно, Хозе Сильвестр! - воскликнул капитан Гуд.
- Да, Хозе Сильвестр, вернее - его скелет, обтянутый кожей. Его лицо
было ярко-желтого цвета от лихорадки, и большие темные глаза, казалось,
торчали из черепа - так он был худ. Его кости резко выступали под желтой
кожей, похожей на перманент, волосы были седые.
"Воды, ради бога, воды!" - простонал он; губы его растрескались, и
язык распух и почернел.
Я дал ему воды, в которую добавил немного молока, и он выпил не менее
двух кварт [кварта - 1,14 литра] залпом, огромными глотками. Больше я
побоялся ему дать. Затем у него начался приступ лихорадки, он упал и начал
бредить о горах Сулеймана, об алмазах и пустыне. Я взял его к себе в
палатку и старался облегчить его страдания, насколько это было в моих
силах. Многого сделать я, конечно, не мог. Я видел, чем это неизбежно
должно кончиться. Около одиннадцати часов он немного успокоился. Я прилег
отдохнуть и заснул. На рассвете я проснулся и в полумраке увидел его
странную, худую фигуру. Он сидел и пристально смотрел в сторону пустыни.
Вдруг первый солнечный луч осветил широкую равнину, расстилавшуюся перед
нами, и скользнул по отдаленной вершине одной из самых высоких гор
Сулеймана, которая находилась от нас на расстоянии более сотни миль.
"Вот она! - воскликнул умирающий по-португальски, протянув по
направлению к вершине свою длинную, тощую руку. - Но мне уже никогда не
дойти до нее, никогда! И никто никогда туда не доберется! - Вдруг он
замолчал. Казалось, что он что-то обдумывает. - Друг, - сказал он,
оборачиваясь ко мне, - вы здесь? У меня темнеет в глазах".
"Да, - ответил я, - я здесь. А теперь лягте и отдохните".
"Я скоро отдохну, - отозвался он. - У меня будет много времени для
отдыха - целая вечность. Я умираю! Вы были добры ко мне. Я дам вам один
документ. Быть может, вы доберетесь туда, если выдержите путешествие по
пустыне, которое погубило и меня и моего бедного слугу".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14