- Сплошную ложь; и самым наглым оскорблением было то, что меня выгнали из Британской армии! В то время как это случилось именно с ним! После этого...
- После этого ты выгнал его из бара. Я полагаю, что ты потренировался на нем в ударах ногами!
- Нет, я не был столь груб. Я всего лишь ударил его по щеке моей перчаткой, а затем вручил ему мою визитную карточку.
- По правде говоря, когда мне сказали о твоем появлении, я подумал, что это был его друг, а не мой; хотя, зная этого человека, я удивился, что он направил ко мне посыльного так скоро.
- Я рад, что пришел ты, Граф. Я был в серьезном затруднении: я не знаком здесь ни с одним человеком, который смог бы стать моим секундантом. Я полагаю, что могу рассчитывать на тебя?
- О да, конечно, - ответил Граф так беззаботно, как будто его просили угостить сигарой. - Но, - добавил он, - нет ли какого-нибудь способа избежать этой дуэли?
Этот вопрос ни в коей мере не был проявлением малодушия. Даже беглого взгляда на Графа Розенвельда было достаточно, чтобы исключить подобное.
Сорока лет от роду или более, с усами и бакенбардами, в которых только-только начала появляться седина, с настоящей военной выправкой - он с первого взгляда производил впечатление человека, имевшего в своей жизни богатую практику участия в самых жестоких дуэлях. И то же время он не производил впечатления хулигана или задиры. Напротив, в его характере можно было обнаружить мягкость и доброту - но, когда было необходимо, он изменял им, проявляя на твердость и бескомпромиссность.
И вот, такая перемена произошла с ним сейчас, когда Майнард решительно ответил:
- Нет.
- Проклятье! - прошипел он по-французски. - Я возмущен! Подумать только, такое важное дело, как свобода всей Европы, должно пострадать от этой глупости! Правильно говорят, что женщина - проклятие человечества!
- Есть у тебя какие-либо соображения, - продолжил он после этой невежливой тирады, - когда этот господин пришлет своих секундантов?
- Это невозможно предсказать. В течение этого дня, я полагаю. Не должно быть никакой причины для отсрочки, насколько я понимаю. Небесам было угодно, чтобы мы с ним, хорошо знакомые друг с другом, оказались рядом в одной гостинице.
- Вызов пришлют через некоторое время, в течение дня. Стреляться или драться как-то по-другому вы будете, возможно, завтра утром. Отсюда нет железной дороги, а пароход отходит только раз в день, в 7 часов вечера. Таким образом, мы потеряем целых двадцать четыре часа! Про-кля-тье-е-е!
Граф Розенвельд произнес вслух эти подсчеты, теребя свои огромные усы и смотря на некую точку под ногами.
Майнард молчал.
Граф продолжил свои несвязные речи, время от времени произнося громкие восклицания вперемешку на французском, английском, испанском и немецком языках.
- О, Небеса, я знаю, что делать! - вдруг воскликнул он, вскочив с места. - Я знаю, Майнард, я знаю!
- Что тобой, мой дорогой Граф?
- Я знаю, как сэкономить время! Мы вернемся в Нью-Йорк на пароходе ближайшим вечером!
- Но не избежав дуэли! Я полагаю, что ты учел это в твоих расчетах?
- Конечно, учел! Мы будем участвовать в дуэли и все равно успеем вовремя.
Если бы Майнард не был тонким деликатным человеком, он сразу бы выразил свое сомнение в этом утверждении.
Но он просто попросил друга разъяснить ему подробности.
- Все очень просто, - ответил Граф. - Ты был пострадавшим, и, таким образом, ты имеешь право выбрать время дуэли и вид оружия. Оружие сейчас неважно. Главное - время, которое нам так нужно сейчас.
- Ты хотел бы, чтобы я дрался сегодня?
- Хотел бы, и так оно и будет.
- А что, если вызов будет сделан слишком поздно - скажем, вечером?
- Черт побери! - произнес Граф распространенное мексиканское ругательство. - Я меньше всего думаю об этом. Вызов должен прибыть достаточно рано, если ваш соперник джентльмен. Я знаю, как вынудить его сделать это вовремя.
- Как именно?
- Ты напишешь ему, - то есть я напишу, что ты вынужден покинуть Ньюпорт сегодня вечером; очень важное дело внезапно заставляет тебя уехать отсюда далеко. Обратись к нему, чтобы он как человек чести прислал свой вызов немедленно, так, чтобы ты с ним успел сразиться. Если он откажется, то ты в соответствии со всеми законами чести будешь считаться свободным и сможешь уехать в любое время, когда пожелаешь.
- Это будет означать, что я сам вызвал его на дуэль. Будет ли это корректно?
- Конечно, будет! Я отвечаю за это. Все будет полностью соответствовать нормам - строго согласно кодексу.
- Что ж, тогда я согласен.
- Довольно! Я должен приступить к составлению письма. Это привычное дело для меня, но потребует некоторой работы ума. Где у тебя ручка и чернила?
Майнард указал на стол, где были все необходимые письменные принадлежности.
Придвинув стул, Розенвельд сел за стол.
И вот, взяв ручку и быстро начертав на листе положенные этикетом начальные приветственные фразы, он продолжил далее сочинять письмо-вызов, как человек, сильно заинтересованный в том, чтобы письмо возымело действие. Думая о революции в Бадене, он изо всех сил стремился поскорее устроить своему другу предстоящую дуэль, или освободить его от нее, чтобы оба смогли принять участие в борьбе за свободу на своей любимой родине.
Послание вскоре было написано, аккуратно скопировано, и копия вложена в конверт. При этом Майнарду даже не было позволено прочитать его до конца!
Письмо было адресовано мистеру Ричарду Свинтону и передано ему служащим гостиницы в тот момент, когда в коридорах Океанхауза послышался громкий удар гонга, возвестивший о начале завтрака для гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128