Радость его была бы гораздо меньшей, если бы он мог слышать слова, которые пробормотал его протеже после того, как расстался со своим "приятелем".
- Я получу это прямо сейчас, - сказал он. - Рыцарский титул для Ричарда Свинтона, или развод со своей женой, безо всяких проблем! Бог благословил дорогую Фан, чтобы она так удачно подыграла мне! Господь благословил ее!
И, произнеся эти низкие слова, экс-гвардеец бросился ловить кэб, на котором поспешил домой, в Сент Джонс Вуд.
ГЛАВА LXXII
ТРЕБУЕТСЯ ГОСПОДИН!
Сменив профессию военного на профессию писателя, Майнард не забросил свое новое ремесло после первой книги.
Книга за книгой выходила из-под его пера, и каждая из них добавляла ему признание, приобретенное уже после первого литературного опыта.
Некоторые критики, представлявшие молодое направление в прессе, - те немногие мастера слова, кто не признавал традиционных учителей, - смело высказывали свое одобрение: они видели в этих книгах проявление настоящего таланта.
Но критики старшего поколения, основатели "Общества Взаимного Восхищения" - разочарованные во всем, те, кто в любом возрасте и в любой стране готов критиковать искусство и его авторов, - видели в работах Майнарда только "сентиментальные" романы.
Их вдохновением была зависть, а подлинным авторитетом - учитель среднего уровня - редактор журнала, которому они поклонялись, и, стремясь удовлетворить амбиции этого деспота прессы, они пренебрежительно относились к молодому автору.
Было два способа выразить такое пренебрежение. Некоторые из них хранили молчание. Они были более мудрыми, так как молчание критика - самый верный и красноречивый способ осуждения. Они были также мудры и в том, что их слова (точнее, отсутствие слов) не таили в себе никакой опасности противоречия. Прочие говорили, но с насмешкой и презрением. Они нашли выход для своей злобы, используя термины "мелодрама", "синее пламя" и прочие банальные фразы, которые, как современный "сентиментальный" сленг, вполне могут быть применены к любым концепциям классических авторов.
Сколько лучших работ Байрона, Шекспира и Вальтера Скотта могли бы избежать этой категории "сентиментальный" роман?
Они не могли отрицать, что работы Майнарда были довольно популярны. Это было достигнуто без помощи критиков. Но это было лишь свидетельством развращенного вкуса читателей определенного возраста!
А когда начинается возраст без этого развращенного вкуса?
Его произведениям не суждено прожить долгую жизнь. В этом они были уверены!
Но они жили и хорошо продавались, увеличивая состояние примерно в пол-дюжину раз - если не автора, то тех, кому он неосмотрительно дарил свои книги.
И они обещали пребывать на книжных полках и далее, если и не в самом расцвете славы, то, конечно, не для того, чтобы просто пылиться там.
И, возможно, наступит такой день, когда все эти критики уйдут в небытие, а произведения Майнарда более не будут считаться просто сентиментальными романами.
Он не думал об этом, когда писал. Но он очень стремился к тому, чтобы его произведения жили долго.
И при всем при этом писательская работа не была самым приятным для него занятием. После бурных молодых лет, заполненных борьбой и поиском опасных приключений, спокойная обстановка кабинета писателя казалась ему слишком неестественной.
Любая новая поездка, многообещающее приключение соблазнили бы его оставить стул писателя и заставили бы бросить свою пишущую ручку в огонь.
Но ничего этого не случилось, и он продолжал писать и думать при этом о Бланш Вернон.
К своему сожалению, он мог лишь думать о ней, поскольку не осмеливался ей писать. Хотя это и ограничивало его свободу, он не делал такого не столько из опасения нарушить некий запрет, сколько согласно собственному моральному кодексу чести.
Впрочем, это было бы в любом случае невозможно, поскольку он не знал её адреса. Он слышал, что сэр Джордж Вернон несколько раз отправлялся за границу, и его дочь вместе с ним. Куда именно, он не знал, да и не предпринимал особых усилий выяснить это. Достаточно было того, что - дома или за границей - он был одинаково не допущен в общество того юного создания, образ которого никогда не покидал его в мыслях.
Были времена, когда ощущение этого было особенно мучительным, и он искал спасения в энергичной работе своей пишущей ручки.
В такие времена он особенно стремился сменить орудие своей борьбы на более воинственное, но никакой возможности этого, казалось, в ближайшем будущем не предвиделось.
Однажды ночью он вновь размышлял над этим, думая о некоей опасной авантюре, в которую мог бы ввязаться, - и в этот момент раздался стук в дверь, словно провидение пошло навстречу его пожеланиям.
- Войдите!
Это был Розенвельд.
Граф стал жителем Лондона - он вынужден был томиться в бездействии в этом городе из-за отсутствия благоприятных условий для деятельности в других местах.
Некоторой остаток его состояния, все еще не растранжиренного, позволял ему жить жизнью фланёра, в то время как его благородный титул позволял ему открывать двери многих знатных людей.
Но он, как и Майнард, жаждал активной жизни и не мог без отвращения ежедневно смотреть на свой меч, бесславно ржавеющий в ножнах!
По тому, как вошел Розенвельд, что-то подсказало Майнарду, что пришло время, когда оба они будут избавлены от вынужденного бездействия. Граф был возбужден и взволнован, он дергал себя за усы, как будто хотел оторвать их.
- Что с тобой, мой дорогой Розенвельд?
- Разве ты не чувствуешь запах пороха?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128