Жирные цесарки обламывали тяжестью своих тел тонкие
ветви прибрежных акаций. В небесно-чистых водах отражались яркие вьюнки,
опутавшие густо-зеленую стену тростника.
Астарт учил Мбиту стрелять из лука, управлять парусом, грести. Копьем
она владела не хуже его. Девушка объясняла финикийцу, какие плоды, травы,
ягоды съедобные, какие ядовитые. Однажды, приготовив на костре странное
кушанье, она с коварным видом наблюдала, как Астарт уписывает за обе щеки.
Затем объяснила, что он ел жареную саранчу, и долго смеялась над гримасами
отвращения на лице финикийца. Она доказала, что привычки его мира в Ливии
не нужны и даже вредны. Заставила сменить матросскую тунику на кожаный
узкий передник. Впрочем, Астарт и сам догадывался, что зинджи щеголяют
нагишом не из-за своего пристрастия к голым ягодицам: любая одежда в этом
климате была лишней. Полчища клещей, паучков, колючек набивались в каждую
складку, вызывая зуд. Уподобившись Мбите во всем, он почувствовал себя
намного свободней и здоровее. Правда, по ночам пронизывал холод, поэтому
приходилось кутаться в одеяло и греть бока у костра.
Вначале ночевали на берегу. Но несколько раз были потревожены
слонами, которые так и лезли на свет костра, угрожая раздавить спящих. К
тому же досаждали пятнистые гиены, которым ничего не стоило подкрасться и
отхватить кусок тела помягче. Поэтому решили на ночь останавливаться на
островках; низкий уровень воды в это время года обнажил множество мелей.
...Громкие крики береговых стрижей заставили Астарта очнуться. Вновь
перед ним вырастал берег, на этот раз обрывистый, изрытый стрижиными
норами. Птицы стремительными молниями носились у самого паруса.
Он было взялся за весло, но сильная боль в спине отняла последние
силы. Финикиец упал на дно, ударившись затылком о рукоять меча. В глазах
перевернулись и небо, и обрыв, и близкие деревья, на этот раз покрытые
плотной броней листвы. Парус туго надул свою единственную и израненную
щеку, пригвоздив лодку к берегу.
Журчала вода, перекатываясь через лопатку весла. Изредка плюхались в
воду куски подмытого берега.
"А парень тот хорош! Где мы его встретили? Кажется, он удил рыбу.
Мбита поразила его с первого взгляда. На меня боялся смотреть, зная, что
его восхищение невозможно скрыть. Он тоже был одинок... Интересно, за что
его изгнали из племени? Оскорбил вождя? Старейшин? Убил негодяя? Но только
не украл. У вора не может быть такого лица, таких глаз".
У одинокого ливийца была лодка. Они втроем поднялись выше цепи мелей,
образующих нечто вроде порогов. Они втроем искали деревню, где можно было
остановиться. И тут случилось несчастье, заставившее Астарта вспомнить о
богах, Мбиту укусила водяная змея.
Девушка металась в беспамятстве, царапая пальцами землю. Двое мужчин,
не двигаясь, сидели у ее ложа из травы и мягких ветвей. Они оба признались
в своем бессилии перед таинственной карающей силой, и оба глубоко
страдали.
Астарт просидел ночь, не шелохнувшись, придавленный, растоптанный
неумолимым роком. И вдруг он закричал, подняв лицо к еще спящему небу:
- Боги! Я отрекаюсь от нее, только пусть она будет жива! Я никогда ее
не увижу, но пусть она живет! Разлучить с любимой - вот на что вы только
способны! Почему вы терпите мою ненависть, но губите невинные души, с
которыми меня сталкивает судьба? Дайте ей исцеление, и я покину ее!
Проклятое небо!
После этого Астарт не сомневался, что Мбита выздоровеет, и она на
самом деле вернулась к жизни, и первым ее осмысленным словом было имя
тирянина.
Финикиец покинул Мбиту, оставив ей лодку с парусом, рыболовные
снасти, копья и остроги с железными наконечниками - величайшая ценность
для ливийцев, знакомых лишь с медью. Не рискнул он остаться лишь без
топора и меча. Он ушел, и наивная детская радость не покидала его лица:
прекрасная зинджина будет жить!
Но им было суждено встретиться еще раз. Астарт обогнул берегом мели,
а затем и гряду настоящих порогов и, облюбовав подходящее дерево для
лодки, взялся за топор. Он не мыслил своего существования здесь, на
берегах широкой ливийской реки без лодки и паруса. "Конечно, так
хананейская лодка - хороша, но им будет нужнее: их двое. Он ей понравится,
а время сгладит боль. Пусть у меня будет выдолбленная из дерева пирога.
Ведь я теперь зиндж. Зиндж с желтой кожей".
Мбита с шумом вырвалась из зарослей и застыла, похудевшая, гневная.
Астарт обнаружил, что и коричневое лицо может быть бледным. "Нашли по
следам", - подумал финикиец.
Ее спутник бесшумно подошел и сел у дерева.
И хотя Астарт еще не выстрогал весла и не проверил лодку на плаву, он
поспешно натянул на рей парус из своей старой туники. Финикиец трусливо
столкнул пирогу в воду. Не выдержав, оглянулся, твердя про себя, что дает
ей жизнь.
- Прощай, Мбита! - крикнул он.
Она вздрогнула, что-то прошептала. Затем вынула из мочки уха
знаменитую серьгу и бросила в Астарта. Серьга не долетела до пироги и со
слабым всплеском ушла в воду. Она торопливо бросала в воду все, к чему
касались его руки, - свои браслеты, копье, с железным наконечником, потом
подбежала к ливийцу, недоуменно взирающему на нее, схватили его вьюк с
финикийским луком, одеялами, снастями и все это полетело в воду.
"Правильно, Мбита, пусть старое не путается под ногами. А зиндж -
настоящий мужчина. Любой хананей на его месте бросился бы в воду спасать
имущество".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92