Эред дал еще раз сбить себя с ног, но это уже был обыкновенный прием
борца-профессионала, спустя мгновение, он, перекатившись через голову,
стоял на ногах, а этруск от сильного броска ногами, распластавшись, с
криком врезался в толпу далеко от помоста.
Эред подошел к месту падения противника. Какой-то купец лежал без
чувств. Рядом с ним сидел на земле унылый раб-вольноотпущенник и считал
выбитые зубы. Этруск неподвижной громадой покоился тут же.
- Сам Эшмун ему уже не поможет, - сказал Астарт, - бедняга не умел
падать с нашего помоста.
Эред получил от царя перстень, камень которого оказался фальшивым.

8. В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
Набожность, начитанность и аскетизм быстро принесли Ахтою известность
в Тире. Его наперебой приглашали в храмы, богатые дома и ко двору. Но жрец
истины, лишенный и тени тщеславия, собрал толпу единомышленников и
отправился в путь по святым местам Финикии.
Величайшей святыней ученого мира хананеев была гробница мудреца
Санхуниафона, автора истории Финикии в девяти книгах. Славу Санхуниафона
мало тронуло время: ровно через тысячу лет после его смерти мудрейший
Филон Билбский, писатель-эллинист, счел весьма полезным выдать свои
произведения за творчество Санхуниафона - своеобразный случай, так
сказать, плагиата наоборот.
Итак, Ахтой - паломник. На его посохе, увитом амулетами, искусно
выжжены классические иероглифы, слагающиеся в чудесный стих:
Вперед, моя трость!
На тебя опираюсь,
Избрав для прогулок своих
правды стезю,
Где и состарился я.
Навстречу паломникам вышел хранитель гробницы, еще крепкий старик с
длинными спутанными волосами. Перекинувшись с ним фразами вежливости
(старик неплохо изъяснялся на нижнеегипетском, как и подобало уважающему
себя мудрецу), Ахтой поразился его тихому, но твердому голосу, необычному
для жреца. И вообще столько в старике было скрытой силы и обаяния, что
египтянин неожиданно для себя подумал: "Ему, должно быть, ведома истина
истин!"
Но разве захочет посвященный в великую тайну поделиться своим
сокровищем с простым смертным, тем более чужеземцем. И Ахтой заводил
разговор издалека, подводя незаметно к узлу всех узлов, к великой истине,
единственной и желанной.
Паломники ели кислый виноград, которым всю жизнь питался мудрейший
Санхуниафон, пили из чудодейственного источника, исцеляющего многие
страшные недуги, поклонялись всем углам мавзолея и целовали священные
плиты, на которых, по преданию, любил сидеть святой.
И тонкая струйка родничка, падающая со скалы, и густо заросшее
тростником болотце, и стайки крикливых черноголовых ибисов, священных птиц
мудрости, - все радовало паломников, наполняло их сердца блаженством и
радостным чувством мира, покоя и приобщения к великому таинству мудрости.
Египтянин ходил как тень за хранителем, поражаясь причудливости и
глубине мыслей волосатого отшельника. Старик улыбался одними глазами и,
чтобы охладить пыл жреца, подавал ему то чашу вина, то мех с густым козьим
молоком.
В последнюю ночь Ахтой и хранитель усыпальницы сидели у отдельного
костра. Говорили о великих мудрецах древности - Имхотепе, Санхуниафоне,
Джедефгоре, о жизни, столь удивительном вместилище мудрости и глупости,
добра и зла.
- Разве не прав я был, сказав, что жадность и только жадность -
причина всех наших бедствий, злобы, лжи, насилия? - Ахтой не отрываясь
смотрел в грубое загадочное лицо старика.
- Прав, - ответил хранитель, - но в твоих словах только тень правды.
В твои годы я грешил тем же... Душа насилия - не просто жадность, а жажда
власти, сама власть, когда она в руках слабого или недостойного.
Ахтой вздрогнул: ему показалось, что это сказал Астарт, - так их
мысли были схожи.
- Твой разум, жрец истины, еще не готов принять истину, объясняющую
мир. Прости за жестокие слова. Истина тебя может убить. Ты не в силах ее
удержать. Она беспощадно тяжела.
- Так тебе она ведома? - Ахтоя сотрясал озноб: вот она, цель его
жизни, совсем рядом, только заставь говорить того бога, духа, чародея...
- Скажи, всеми богами заклинаю, - голос Ахтоя вдруг осип.
Он схватил хранителя за руку. Старик мягко отстранился.
- Освободись вначале от тесных одежд, в которых ты держишь свой
разум.
- Ка-ак?..
Старик долго колебался, донимаемый египтянином, словно боялся ступить
на лезвие кинжала.
- Запомни, - решился он, - слишком почитаемый авторитет - оковы для
мысли. Освободись от оков, и мысль твоя будет свободной.
Ахтой обмер. "Как?! Но высший авторитет - небо!"
Он собрал все силы, чтобы справиться со своим голосом.
- Авторитет? Какой?
Старик молчал.
- Цари? Может, боги?
Старик продолжал молчать, неподвижно уставившись в костер.
Жрец истины побрел в ночь, бормоча очистительную молитву, и ноги его
заплетались.
Луна продиралась сквозь ветви смоковниц, растущих вокруг усыпальниц.
Ветер, наполненный запахами гор, раздувал костры, швырял в темень снопы
искр. Дикие фигуры паломников в рубищах суетились у огней, возбужденные
чем-то. В болоте, приютившем священных ибисов, смолкли лягушки, напуганные
их громкими голосами.
Ахтой долго сидел в раздумье. Послышался шорох, кто-то из паломников
самым непостижимым образом отыскал его в темноте. Костлявая рука вцепилась
в плечо.
- Иди туда, мемфисец, и брось свой камень в хулителя богов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92