Астарт и Агенор сидели на площадке кормчего, изнывая от духоты.
Воздух был неподвижен, и небо подернулось кровавой дымкой. Пустынный берег
по правому борту терялся в багровом мареве. Воздух был до того
непрозрачен, что близкие горы едва угадывались. Берег был извилист,
прибрежные воды богаты отмелями и рифами, поэтому кормчий то и дело
командовал:
- Лево! Еще левей. Теперь круто вправо...
Двое мускулистых бородачей послушно ворочали громадными рулевыми
веслами. Бортовые весла мерно вздымались и опускались, отчего бирема
походила на гигантскую сороконожку с тонкими гнущимися лапками. Гребцы
обливались потом и шумно, разом, дышали, подчиняясь ритму барабана
старшины Рутуба.
Астарт только что сменился и теперь отдыхал, положив на колени
натруженные руки. Он греб в паре с Эредом. Непривычная для обоих работа,
которую обычно на купеческих судах предоставляют невольниками, изнуряла
своей монотонностью.
- Вон видишь остов корабля? - Агенор указал на груду досок и
кораллового песка среди водной глади. - Пираты наскочили на риф, и все
погибли от жажды. Крабы начисто обглодали их тела, и там сейчас сотни две
скелетов. Наше море - кладбище мореходов и кораблей. Боги лишили эти
берега воды, поэтому здесь царствует смерть. Но люди умудряются жить.
Скоро увидишь несколько гаваней с сабейскими парусниками. Сабеи не бросают
торговли с нубийским племенами, хотя золото царства Куш давно, говорят,
иссякло. Воду жители гаваней привозят с гор и наживаются, продавая
мореходам на вес золота.
Астарт разглядывал тоскливые берега, задавленные зноем, резкие
зонтичные акации, багровое марево, обложившее горизонт.
- Когда фараон начал работы по восстановлению канала царицы Хатшепсут
[канал царицы Хатшепсут предвосхищал идею Суэцкого канала, соединял один
из рукавов Нила с Красным морем], сабеи продали Египту много тысяч
чернокожих невольников. У сабеев не хватало судов перевезти их, и хананеи
им здорово помогли. Сейчас сабейские купцы - самые богатые на Красном
море, и Аден в их руках... Но с каналом ничего не вышло: оракул объявил
фараону, что он строит его для варвара. А фараон Нехо называл варваром
вавилонского царя Навуходоносора. Строительство прекратили, хотя к тому
времени на работах уже умерло сто двадцать тысяч рабов и египтян, были
затрачены огромные средства...
Они долго молчали, думая об одном и том же: призрак ста двадцати
тысяч погибших витал над ними.
- У меня всегда были рабы, - нарушил молчание Агенор. - Мне и в
голову никогда не приходило видеть в них людей. Да и сейчас не могу
представить чернокожего раба человеком... Другое дело греки, этруски,
латиняне, которых мы захватываем в море. Это люди. У ливийцев даже волосы
не волосы, а шерсть, как у овцы... Обыкновенный человек может сбросить
рабство и стать свободным, потому что рабство для него - ненормальное
положение, исключение. А чернокожий ливиец самим творцом создан для черной
доли.
- Когда-то я тоже думал так же. Но сейчас твои мысли мне чужды. Мы
увидим ливийцев, многие их племена, придется с ними торговать. Хананейская
спесь принесет нам только беды. Сабеи и египтяне причинили им много зла:
не на грядках же выросли тысячи невольников-ливийцев фараона.
- Да ты пророк! Меня беспокоят не столько чернокожие, сколько сабеи.
Думаешь, они так просто позволят нам вторгнуться в их торговые владения на
ливийском побережье? Каждый купеческий род Аравии имеет тайные фактории и
тайные кратчайшие пути к ним. Арабы нагородят нам столько препятствий, что
неизвестно, сможем ли мы преодолеть их. Да поможет нам Мелькарт в столь
трудном деле.
Анад и Мекал удили рыбу, свесившись с борта. Стонущий от жары Фага
метался у жаровен с десятками вертел с нанизанными рыбешками. В этих водах
среди кораллов водилась любимая всеми матросами рыба-попугай,
необыкновенно вкусная в зажаренном виде с острым чесночным соусом и
маслинами.
Несколько крупных серебристых рыб взвилось в воздух из-под весел и,
описав длинную кривую, с шумом упало в воду далеко за кормой. Внезапно
Анад вцепился в снасть и закричал:
- На помощь!
Астарт увидел у самой поверхности светлое брюхо небольшой акулы: она
только что заглотила рыбешку на крючке и раздумывала, что делать дальше.
- Ненавижу этих тварей, - сказал кормчий, - мне всегда кажется, что
они улыбаются.
Курносое рыло акулы и на самом деле словно расплылось в хищной
улыбке.
Анад и Мекал с азартом тянули снасть. Матросы и гребцы оживились, кто
подбадривал, кто острил. Но акула перекусила снасть, и оба рыболова
врезались в противоположный борт. Гребцы, хохоча, повалились со своих
скамей. Рутуб обхватил свой барабан и странно квакал, сотрясаясь при
каждом звуке. Веселье перекинулось на трирему Альбатроса, и вскоре
гоготала вся эскадра. Когда все успокоились, с последнего корабля
запоздало донесся одинокий ослиный крик: то смеялся кормчий Шаркар по
прозвищу Дубина.
Саркатр вполголоса напевал, прислонившись к мачте, полузакрыв глаза.
- Тоска! - вдруг сказал Саркатр и поднялся на ноги.
Глухо гремел барабан Рутуба.
- Спой что-нибудь повеселей, - сказал Агенор.
Саркатр подошел к площадке кормчего и сел на широкую ступеньку
лестницы.
- Сердце ноет, проклятье берега... И веселье на ум не идет.
Этот пожилой мужчина с непривычными к работе руками очень интересовал
Астарта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92