Мы отгорожены от остального живого мира двумя узкими брёвнами с перекладиной. Смотрю вперёд – знакомые места! Вот наша старая траншея, чуть дальше кусты, на склоне бугра зеленые сосны, а там за бугром открытое снежное поле. За полем в ложбине небольшая деревушка. В избе сильно натоплено, накурено и кисло пахнет. В спёртом воздухе чувствуется бензиновый запах коптилки. У нас хоть снаряды, [смерть] снег и мороз, но воздух чистый и полезный для организма! Как они здесь сидят? Чем они здесь дышат? У стола на лавке сидит комбат в новой меховой безрукавке. Он шибко занят, смотрит на себя в зеркало. Не понимаю только, [не знаю только, от удовольствия или от %%%%] отчего он смотрит в зеркало и улыбается сам себе. Фамилию комбата я не знаю. Сам он не называется. Может, фамилия у него звучит неприлично? Ведь бывают такие фамилии? [на букву Х.] Мне спрашивать у него нет никакой охоты. Комбат и комбат! Ко мне он тоже обращается на ты. То ты! То лейтенант! 0н срочно вызвал меня к себе. Я вошел, а он сидит перед зеркалом и ковыряет болячку [бородавку]. Входишь в избу и никак не поймешь, вызвали тебя по делу или так, от скуки. Посередине избы горит железная печь. Русская, деревенская, на половину избы, почему-то не топиться. В ней что-нибудь неисправно? Под у печки на месте. Дымоход совершенно цел. А эта железная горит и дымит. Может дрова экономят? Комбат посмотрел на меня через зеркало. Головы назад не поворачивает, оттянул верхнюю губу двумя пальцами, рассматривает новый прыщ и говорит:
– Ты лейтенант чем – то все время недоволен. Уважения к старшим по званию и патриотизма у тебя нет.
– 3 -
– Если сказать точнее, подхалимства и угодничества [у меня нет], – добавляю я и продолжаю.
– Выходит те, кто сидит [сзади нас] у нас за спиной и есть истинные [русские] патриоты?
– А мы окопники так, ненадёжный народ, мусор и сброд!
– Ну ты уже загнул того!
– То, что вижу, о том и говорю! [Я режу правду в глаза. Правда она всегда колет глаза.] Дальше передовой меня не пошлют. Мне нечего бояться. Война держится на нас. И ты, комбат, и другие об этом прекрасно знаете. Только признаваться никак не хотите!
– Все это так! Но о тебе складывается мнение.
– Мне все равно. У меня дорога одна!
– Я тебя вызвал [не для этого] вот почему – дивизия получила приказ! Сегодня ночью приказано сдать позиции! – при этом он опять поскрёб ногтем верхнюю губу.
– Мы отходим в район деревни Новинки. Тебя будет сменять вторая рота первого батальона 246 стрелковой дивизии. Наконец, он кладёт зеркало на стол, поворачивается ко мне и добавляет:
– Вернёшься к себе, до начала смены своим солдатам ничего не говори! Мало ли что! Сейчас придёт твой сменщик тоже командир роты. Отправляйся с ним к себе и покажи передний край. Уточните огневые точки, сектора обстрела и сведения о противнике!
– В дивизии предупредили, чтобы смена прошла без шороха.
– Тебе всё понятно, что я говорю?
– Чего молчишь?
– Всё ясно, чего говорить!
– У меня всё! Можешь идти! Я вышел на свежий воздух, сел на ступеньки крыльца, достал кисет, оторвал кусок газетной бумаги, насыпал махорку, свернул цыгарку и закурил. Вскоре явился мой сменщик и я повел его на передок [в свою траншею]. У мостков через речку нас догнал его мл. лейтенант, командир взвода. Я показал им траншею, стрелковые ячейки, пулемётную позицию, сектора обстрела и передний край.
– А что это за колышки? – спросил меня командир роты.
– Эти колышки обозначают не только сектора обстрела, но и прицельные точки для каждого солдата, когда он стоит на посту. Если он увидел в створе двух колышков немца, он обязан его поразить. Ему [не последует от командиров команда "Огонь!"] не надо подавать команду, куда стрелять. Он должен прицелиться и стрелять самостоятельно. Он должен бить по цели, а не палить куда попало. Здесь по колышкам все видно. Можно точно определить. Кто стрелял? Кто попал? А кто дал при выстреле промах. Убили немца и каждый потом [доказывает] до хрипоты, что он немца выстрелом срезал. Колышки всё покажут. Я могу с разных мест по колышкам определить [линию прицела], кто куда стрелял. Мы прошли ещё раз по траншее, и я показал ему немецкие огневые точки.
– 4 – Командир роты остался в траншее, а командир взводов ушел за солдатами. Смена переднего края растянулась [почти] до [утра] ночи. Но, как хотели в дивизии, прошла без шороха и без выстрела. Последними траншею покинули солдаты взвода Черняева. Когда Черняев увёл своих последних солдат, я подошёл к командиру роты и пожал ему руку.
– Счастливо оставаться! Мы с ординарцем дошли до поворота, вылезли из траншеи, и не спеша прошли мимо обгорелых развалин и закопчёных печей. Они как немые свидетели остались стоять [после нас] вдоль обрыва дороги на месте. Всего чуть больше недели простояли мы здесь, а покидая траншею, казалось, что мы были в ней по меньшей мере полгода. Спустившись по крутой тропинке с обрыва, мы остановились, я решил закурить.
– Теперь нам некуда спешить! – сказал я и чиркнул спичкой. И подумал:
– Сколько труда и пота вложили мы здесь! Сколько тяжелых минут пришлось пережить на этом клочке земли! Теперь все брошено, [но не будет] и как будто забыто! И что те, другие, знают об этой сгоревшей деревне? Перед ними кучи пепла и обгоревшие печи в снегу. А когда-то по этой заснеженной пологой низине мы подвигались с опаской вперёд. Мы шли по колено в снегу и каждую секунду ждали, вот вырвется навстречу бешено из пулеметов огненное пламя. Неважно, что его не было! Важно то, что пришлось [его ждать] пережить! Да, да! [То самое переживание перед смертью, когда ты должен перейти в небытиё! Та самая секунда, которую долго ждёшь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78