Мы пойдем к сараю! Команды подавать не буду. Будете делать все так, как буду делать я! Мы перешли дорогу и направились к сараю. Ни звуков, ни шороха [никакого движения], всё как будто замерло в ожидании, когда мы подойдем к нему. Выбираю направление на середину. Вероятно, ворота с той стороны, сарай стоит лицом к деревне. Медленно приближаюсь к сараю, в руке на всякий случай наган. Солдаты идут пригнувшись чуть сзади, винтовки у них наготове. Подходим к сараю и плашмя спиной прижимаемся к стене. Нужно немного отдышаться и успокоиться. Хоть мы и не бежали, а только шли, дыхание и удары сердца учащены. У сарая по-прежнему всё тихо, я начинаю подаваться к углу. Делаю шаг, и снова замер. Солдаты бесшумно повторяют мой маневр. Угол можно рукой достать. Я стою и решаюсь. Но вот, что-то перевернулось у меня внутри, и беспокойство исчезло. Я вышел за край стены и посмотрел за угол. С противоположной стороны сарая из-за угла на меня смотрел немец. Я отпрянул назад, на мгновение задумался, и, обходя сарай с другой стороны выглянул за угол. Здесь тоже стоял немец, глядел и молчал. Выстрелов [ни с нашей, ни] с их стороны не последовало. Я вернулся назад к середине сарая, показал солдатам рукой, чтобы следовали за мной и пошел обратно. Мы вернулись к дороге, где лежал Татаринов [, и легли рядом с ним]. Я сказал ему, что немцы с двух сторон у сарая, и что нужно их обойти [с двух сторон] полем и попробовать захватить [живыми].
– Ты берешь своих людей и обходишь сарай слева, а я со своими иду на сарай по дороге, – предложил Татаринов. Я согласился. Возвращаемся на опушку, забираем своих солдат и уходим в темноту [ночи]. Татаринов уже у сарая, я обхожу его кругом. И в этот момент раздаются выстрелы. Слышу визгливые крики немцев, топот ног и снова тишина. И подбегаю к сараю, Татаринов уже стоит в проёме ворот. Немцев конечно, как ветром сдуло. И тут началось. Мы успели только забежать за сарай, пробежать метров сто и залечь в ложбину. Немцы в нашу сторону открыли такой огонь, что казалось живого места не осталось до самой опушки леса. Часа через два огонь несколько утих, но мы смогли выбраться из ложбины только под утро. Потери были небольшие, всего трое раненых. При таком бешеном огне, мы даже не решились стрелять в их сторону. Мы отлежались и кой-как добрались лесом до своих.
– 28 -
– Ну что там? – опросил комбат, когда мы вернулись.
– Сам [знаешь] слышал! – ответил Татаринов.
– Зенитки и пулеметный огонь, по крайней мере из пяти пулеметов. После новой перебранки с замкомполка по тылу от нас отвязались. Нас отвели за Тьму, где мы начали рыть траншею. Но это скандальное дело было не кончено. Мы узнали, конечно, что командир полка Ипатов попал к немцам. Вскоре нам прислали на полк%% другого, майора [Карамушко] из разведбатальона. [Карамушко командир, а] Заместителем по пп был знакомый нам Матвеенцев. Мы углубляли траншеи, рыли котлованы под землянки, валили деревья, возводили накаты. Новое полковое начальство посылало к нам своих проверяющих. Помню однажды ночью прибежал к нам %%% Максимов. Он был в то время старший лейтенант. Максимова я запомнил, потому, что потом мне пришлось с ним много раз встречаться. Шли дни, земля покрылась толстым слоем снега. Линия фронта располагалась по обеим сторонам реки Тьмы. Немцы с наступлением зимы больше нас не трогали [и не беспокоили]. Даже винтовочных выстрелов не слышно было с [той] их стороны. Мы рыли траншеи, хода сообщения и тоже не стреляли. А что было стрелять? Они нас не трогали, и мы были не дураки. Пальни разок в ту сторону, и начнешься перепалка [между солдатами]. А начальству что? Солдаты гибнут [, ему ничего!] на то и война! Снегу насыпало, на метр поверх траншеи. Ни немцев, ни нас вовсе не видать. Ни дорог, ни проехать! Одни вытоптанные в снегу солдатскими ногами узкие [в снегу] тропинки. Но все они пролегли на переднем крае [вдоль траншеи. А кто пойдет их топтать в тылу, для тыловиков. Тыловики пересели на сани.]. Глубокий снег, и полное затишье на фронте. Когда траншея и землянки в роте были закончены, из полка, как в насмешку поступил приказ[поступило распоряжение]. Участок обороны сдать [другой,] вновь сформированной роте и перейти на совершенно голое поле и уже прихваченную морозом корку земли. Я пожимал плечами, хмыкал и удивлялся. А мои солдаты крайне недовольные, выражали свое возмущение всем матерясь в глаза [и прямо вслух]. "Старались, старались, а тут пришли чалдоны и сели на готовое!" Больше того. Когда мы закончили оборудование землянок и накатов, в роту явились саперы и по приказу полка отобрали у нас шанцевый инструмент. Сославшись, что пехоте иметь двуручные пилы, топоры и большие саперные лопаты не положено. А мы их несли на себе из укрепрайона. [Солдаты %%%%] Я думал, что это так надо и приказал старшине большую часть инструмента отдать, раз из штаба полка есть такое указание. Но на следующий день из того же штаба поступил приказ сдать
– 29 – готовую траншею и перейти на голое место. Правду сказать, после этого я рассвирепел.
– Ну и прохвосты! – процедил я в присутствии штабного работника. Эти мои слова быстро дошли до Карамушки и Матвеенцева. " Ну щенок, ты у меня попляшешь!" Эту плясовую фразу мне передал телефонист. У телефонистов тоже чесались языки [об новостях] по поводу всяких разговоров.
– Приготовься лейтенант, съедят тебя в этом полку. Уж если кого не взлюбили, то хоть пулю пускай себе в лоб! Сибиряки мстительный народ, – сказал мне телефонист и добавил:
– Я тоже из 297-го. Только прошу тебя об этом никому! [Ни слова!] Через несколько дней меня вызвали в батальон и сказали, чтоб я шел в штаб полка, там со мной проведут беседу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78