Подождала бы хоть до будущего понедельника.
Госпожа де Бюрн, слегка нахмурившись, возразила:
- Папа нетактичен и не умеет молчать. Море вызывает у меня, как всегда, очень неприятные невралгические явления, и я действительно сказала, что мне надо уехать, чтобы потом не пришлось лечиться целый месяц. Но сейчас не время говорить об этом.
Кучер Мариоля торопил его, чтобы не опоздать к поезду.
Госпожа де Бюрн спросила:
- А вы когда думаете вернуться в Париж? Он сделал вид, что колеблется.
- Не знаю еще; мне хочется посмотреть Сен-Мало, Брест, Дуарненез, бухту Усопших, мыс Раз, Одиерн, Пенмарк, Морбиган - словом, объездить весь знаменитый бретонский мыс. На это потребуется...
Помолчав, будто высчитывает, он решил преувеличить:
- Дней пятнадцать - двадцать.
- Это долго, - возразила она, смеясь. - А я, если буду чувствовать себя так плохо, как в эту ночь, через два дня вернусь домой.
Волнение стеснило ему грудь, ему хотелось крикнуть:
"Благодарю!", но он ограничился тем, что поцеловал, поцеловал, как любовник, руку, которую она протянула ему на прощание.
Обменявшись бесчисленными приветствиями, благодарностями и уверениями во взаимном расположении с супругами Вальсази и де Прадоном, которого он несколько успокоил, объявив о своем путешествии, Мариоль сел в экипаж и уехал, оглядываясь на г-жу де Бюрн.
Он вернулся в Париж, нигде не задерживаясь и ничего не замечая в пути. Всю ночь, прикорнув в вагоне, полузакрыв глаза, скрестив руки, с одним-единственным воспоминанием в душе, он думал о своей воплотившейся мечте. Едва он оказался дома, едва кончилось его путешествие и он снова погрузился в тишину своей библиотеки, где обычно проводил время, где занимался, где писал, где почти всегда чувствовал себя спокойно и уютно в обществе своих любимых книг, рояля и скрипки, в душе его началась та нескончаемая пытка нетерпения, которая, как лихорадка, терзает ненасытные сердца. Пораженный тем, что не может ни на чем сосредоточиться, ничем заняться, что ничто не в силах не только поглотить его мысли, но даже успокоить его тело, - ни привычные занятия, которыми он разнообразил жизнь, ни чтение, ни музыка, - он задумался: как умерить этот новый недуг? Его охватила потребность - физическая необъяснимая потребность - уйти из дому, ходить, двигаться; охватил приступ беспокойства, которое от мысли передалось телу и было не чем иным, как инстинктивным и неукротимым желанием искать и вновь обрести кого-то.
Он надел пальто, взял шляпу, отворил дверь и, уже спускаясь по лестнице, спросил себя: "Куда я?" И у него возникла мысль, над которой он еще не задумывался. Ему нужно было найти приют для их свиданий - укромную, простую и красивую квартиру.
Он искал, ходил, обегал улицы за улицами, авеню и бульвары, тревожно приглядывался к угодливо улыбавшимся привратницам, хозяйкам с подозрительными лицами, к квартирам с сомнительной мебелью и вечером вернулся домой в унынии. На другое утро, с девяти часов, он снова принялся за поиски и наконец, уже в сумерках, отыскал в одном из переулков Отейля, в глубине сада с тремя выходами, уединенный флигелек, который местный обойщик обещал ему обставить в два дня. Он выбрал обивку, заказал мебель, - совсем простую, из мореной сосны, - и очень мягкие ковры. Сад находился под присмотром булочника, жившего поблизости. С женой его он сговорился насчет уборки квартиры. Соседний садовник взялся сделать клумбы.
Все эти хлопоты задержали его до восьми часов, а когда он пришел домой, изнемогая от усталости, его сердце забилось при виде телеграммы, лежавшей на письменном столе. Он вскрыл ее.
"Буду дома завтра вечером, - писала г-жа де Бюрн. - Ждите письма. Миш.".
Он еще не писал ей, боясь, что письмо пропадет, раз она должна уехать из Авранша. Сразу после обеда он сел за письменный стол, чтобы выразить ей все, что он чувствовал. Он писал долго и с трудом, ибо все выражения, фразы и самые мысли казались ему слабыми, несовершенными, нелепыми для передачи его нежной и страстной признательности.
В письме, которое он получил на другое утро, она подтверждала, что вернется в тот же вечер, и просила не показываться несколько дней, чтобы все поверили в его отсутствие. Кроме того, она просила его прийти на следующий день, часов в десять утра, в Тюильрийский сад, на террасу, возвышающуюся над Сеной.
Он явился туда часом раньше и бродил по обширному саду, где мелькали ранние прохожие, чиновники, спешившие в министерства на левом берегу, служащие, труженики разных профессий. Он сознательно отдавался удовольствию наблюдать за этими торопливо бегущими людьми, которых забота о хлебе насущном гнала к их отупляющим занятиям, и, сравнивая себя с ними в этот час, когда он ждал свою возлюбленную, одну из владычиц мира, он чувствовал себя таким баловнем судьбы, существом столь счастливым, столь далеким от жизненной борьбы, что ему захотелось возблагодарить голубые небеса, ибо провидение было для него лишь сменою лазури и ненастья, в зависимости от Случая, коварного властелина людей и дней.
За несколько минут до десяти часов он поднялся на террасу и стал всматриваться.
"Опаздывает", - подумал он. Не успел он расслышать десять ударов, пробивших на одной из соседних башен, как ему показалось, что он узнает ее издали, что это она идет по саду торопливым шагом, как продавщица, спешащая в свой магазин. Он сомневался: она ли это? Он узнавал ее походку, но его удивляла перемена в ее внешности, такой скромной в простом темном платье. А она в самом деле направлялась к лестнице, ведущей на террасу, и шла уверенно, словно бывала тут уже много раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55