— Ты называешь мукой охоту на дикого осла? Когда-то для тебя это было такой же забавой, как охота на арабов во время войны в Сирии. Если дошедшие до меня слухи верны, епископ отказался обнажить голову в твоем присутствии?— Он сослался на слабое здоровье и головную боль, а в действительности просто хотел продемонстрировать свое непочтение. В конце концов я позволил ему прикрыть голову носовым платком с четырьмя узелками, как делают прачки на берегу Мраморного моря.Императрица задержала взгляд на паре туфель, напоминавших по форме змеиные головы с яркими, как раскаленные угольки, рубинами на месте глаз, и кивнула:— Эти.Никифор взял туфли и поднес их сидящей Феофано. Она сунула в них ноги и, поднявшись, несколько раз прошлась перед зеркалом.— До чего же я хороша! Вся — с ног до маковки, но главное мое сокровище вот здесь, посередине. — С этими словами она легонько прикоснулась к лобку, выделявшемуся под тонкой шелковой тканью туники, и громко захохотала.— Ты гневишь Бога, одарившего тебя этими прелестями.— Доброта Господня безгранична, достаточно попросить у него прощения, и его гнева как не бывало.— Доброта Господня действительно не знает границ, чего не могу сказать о своей.— Бог не нуждается ни в твоем согласии, ни в твоей помощи.— Господь Бог всегда приходил мне на помощь, когда меня вынуждали защищать свою честь и достоинство.— Теперь я понимаю, почему ты каждодневно молишься ему, не вставая с колен, — Феофано снова расхохоталась и, покачивая бедрами, отвернулась от Никифора.— Когда-то я сумел защитить границы империи и присоединить к ней новые земли, отнятые у варваров. Став императором, я научился ограждать себя от придворных льстецов и от назойливых послов, вроде этого епископа, но мне очень горько сносить насмешки, которыми постоянно осыпает меня собственная супруга.— Какой ты император, ты — монах, спящий на шкуре дикого осла и укрывающийся старой рясой. А потому тебе следует быть терпеливым, сносить все обиды, молча страдать, жертвовать собой, смиренно отказываться от альковных радостей, умерщвлять свою плоть, и без того слабую от рождения, да и от возраста. Восседая на троне, ты еще можешь позволить себе какую-нибудь дерзкую выходку, но здесь, когда я велю тебе поднять мои туфли и надеть их мне на ноги, ты должен смиренно выполнять мой приказ. Ни на минуту не забывай, что на трон тебе удалось взойти только потому, что именно я постоянно держала тебя в курсе всех планов Иоанна Бринги — самого умного и самого лукавого из всех врагов, с какими тебе когда-либо приходилось иметь дело.У правды, подумал Никифор, прежде чем ответить, два разных лица. Однажды в пустыне какой-то мудрец сказал ему, что у правды семь лиц, но на собственном опыте он убедился, что тому, кто верит в Бога, достаточно и двух. Стараясь сдержать раздражение, он сказал:— Ты прекрасно понимаешь, что Иоанн Бринга воспротивился бы твоим планам так же, как он противился моим. Раз ты предала его, значит, даже ты понимала, что он тебе не союзник.— Ну да, ты на стену полезешь, но не признаешь, что столь многим обязан мне. Не забывай, однако, что я уже была во Дворце, вблизи трона, когда сам ты находился еще очень далеко и не имел сюда доступа.— Верно, ты была моей союзницей, но помогал и Бог, а Бринга… Всем известно, что он взял себе в помощники дьявола, нарушив первую из заповедей Господних.— Бринга не нуждался в помощниках, он был умен и хитер. А хитрость, по-моему, это не грех, раз многие мудрецы приписывают ее даже самому Богу.— Не богохульствуй. Лишь неверные арабы приписывают своему Богу такое качество, как хитрость. Ты спутала Бога мусульман с нашим Богом.Разъяренная упреком мужа, Феофано сняла с ноги туфлю и запустила ею в Никифора, но тот вовремя увернулся и в знак примирения поднял руки:— Давай прекратим все эти бесполезные споры о прошлом. Меня ждут. А если тебе так уж хочется продолжить этот неприятный разговор, мы можем вернуться к нему позднее. — С этими словами он направился к двери, навстречу куропалату. Феофано же с яростью стала пинать туфли, выставленные рядами вдоль стены. 20 Император встретил своего брата Льва взглядом, в котором был не столько гнев, вызванный такой серьезной причиной, как кража формулы, сколько обезоруживающая печаль, глубокое огорчение.— Этот второй визит за столь короткий промежуток времени дает основания полагать, что вы принесли какие-то новости, — сказал он.Куропалат сразу понял, что зря поторопился и что лучше было бы как следует подготовиться к встрече с братом.— Я думал, лучше держать вас в курсе всего, что имеет хоть какое-то отношение к пропаже пергамента, и считаю это своим долгом, хотя не знаю, удостоите ли вы меня аудиенции или предпочтете отложить разговор до другого раза. Дела преходящи, а время, как известно, бесконечно.— По-моему, сейчас не самый подходящий момент для пустых философствований. Время бесконечно, но, к сожалению, это не то время, которым мы располагаем. Один лишь Господь распоряжается временем и отпускает его нам очень экономно. Однако ближе к делу.— Как вам известно, допрос, который учинил эпарх Нимию Никету, ничего не дал. Едва дело дошло до чтения пергамента, как писарь убежал, а всем известно, что допрос, учиненный без писаря, и протокол без его подписи считаются недействительными.— И что дальше?— Второй допрос не мог состояться потому, что на этот раз сам эпарх отказался его вести, зная, какой конец его ждет, если он будет присутствовать при чтении секретной формулы.— Вы, вероятно, помните, что я с самого начала не считал нужным убирать ни эпарха Георгия Мезарита, ни этериарха Никета и что поддался я вашим настойчивым советам скорее от усталости, чем по убеждению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64