Лев Фока знал, что его назначение на должность куропалата выводило из себя этериарха Нимия Никета. Куропалат среди прочих привилегий пользовался правом быть доверенным лицом и наперсником императора, оказывать ему ценные услуги, получая взамен выгодные должности и назначения для своих друзей и родственников. То, что в свое время он воевал вместе с Никифором в Киликии и устраивал его триумф после взятия Антиохии, казалось Нимию Никету достаточным основанием для получения значительной военной должности при дворе, но именно он, Лев, перебежал ему дорогу, лишив последних честолюбивых надежд, а Иоанн Цимисхий перехватил у него должность стратига восточной фемы. Уже давно в глазах Нимия Никета читалось недовольство, притуплявшееся повседневными заботами, но опасное, как всякая скрытая угроза, а может быть, и способное толкнуть его на отчаянный шаг. Само существование этериарха было поводом для постоянного беспокойства, Лев Фока не мог не видеть в нем соперника, не чувствовать исходящую от него угрозу. Помнил Лев и его полный ненависти взгляд, когда молодой Цимисхий получил вторую по значению воинскую должность в империи. Тщетно просил Никет, уже ставший к этому времени этериархом, назначить его стратигом и отправить сражаться со скифами, которые своими внезапными кровавыми набегами и грабежами представляли постоянную угрозу для пограничных районов по течению Дуная. Для него, жаловался он Льву, как будто не осталось никаких военных кампаний, не осталось воинской славы. Его военные таланты попусту растрачивались по Дворце на всякие второстепенные задания или на парадные выходы во главе дворцовой гвардии во время официальных церемоний. А кроме того, не обладая светскими манерами, он держался в стороне от других высших сановников империи и под любым предлогом старался избежать участия в торжествах, пиршествах и приемах, на которых только и можно добиться успеха при дворе. Лев боялся его и потому поспешил посеять в душе Никифора первое подозрение. Но он понимал, что время для окончательной расправы с ним еще не пришло.— У меня есть кое-какие идеи, — сказал Лев брату, — но пока это еще не подозрения. Я постараюсь проверить их как можно скорее и доложу вам в соответствии с вашим высочайшим повелением.Император посмотрел на брата, положил ему руку на плечо и заговорил совсем другим тоном.— Только помните, что текст пергамента ни в коем случае не должен попасться вам на глаза, ибо знакомство с секретной формулой греческого огня будет означать для вас, как и для любого другого человека, смертный приговор. А я не хотел бы лишиться единственного брата и самого верного из своих подданных.— Я тоже не хочу умирать и сделаю все возможное, чтобы этот текст не попался мне на глаза.— И последнее. Вы сказали, что только очень худой, узкоплечий человек мог проникнуть в мастерскую. Думаете ли вы вести расследование в этом направлении?Куропалат выдержал паузу, прежде чем высказать соображение, которое могло быть истолковано как косвенное обвинение.— Среди солдат дворцовой гвардии много худых и стройных юношей. Однако будет нелегко провести такое расследование без ведома этериарха.— В подобных обстоятельствах легких путей быть не может. Или вас пугают трудности? Не думаете ли вы, что следовало бы как можно скорее составить список людей, живущих во Дворце и способных по своим физическим данным проникнуть в оружейную мастерскую?Куропалат решил несколько ослабить подозрение, павшее после его слов на Нимия Никета.— К сожалению, мои соображения носят лишь предварительный характер, поэтому я не называю имен, но это могут быть также и чиновники. Я начну с того, что сделаю список всех придворных сановников, имеющих в своем подчинении стройных и беззаветно преданных им мужчин.— Стройных и преданных женщин тоже.Лев посмотрел на брата, улыбнулся ему и кивнул головой. Никифор, не отвечая на его улыбку, лишь поднял на прощание руку, давая понять, что разговор окончен и что он может идти. Куропалат поклонился и вышел из комнаты. В коридоре он, едва дойдя до окна, был вынужден облокотиться о подоконник, так как почувствовал, что ему не хватает воздуха. 13 Временным преемником Леонтия Мануила за неимением других кандидатур был назначен самый старый из рабочих. Церемония назначения на этот пост по традиции происходила при личном участии императора. В своих покоях во Дворце Дафни он хранил в специальном железном ящике ключи от трех железных дверей, через которые только и можно было попасть в оружейную мастерскую. Никифор сам открыл три тяжелых запора. Открывая последнюю дверь, он чуть не споткнулся о труп Леонтия Мануила, который оружейники уже завернули в погребальный саван. Старый рабочий откинул свой белый капюшон, и император трижды его поцеловал, что и являлось официальным подтверждением назначения на должность оружейных дел мастера. После чего старик вернулся в цех, а два охранника погрузили на повозку тело Леонтия Мануила, чтобы предать погребению в Мраморном море, в соответствии с собственными пожеланиями так и не состоявшегося моряка.Император вновь запер три железные двери и сам опечатал их бронзовой печаткой: печатка хранилась в том же ящике, что и ключи. В этот момент с высоты Дворца как раз и прозвучали пять ударов колокола, на пять долгих мгновений остановивших жизнь в столице — на дорогах, в торговых лавках и в домах.Уже более двух веков назначение нового оружейных дел мастера происходило таким образом, без особой торжественности, с соблюдением всех предосторожностей, являвшихся частью обязательного ритуала, до сих пор позволявшего сохранять в тайне процесс производства самого мощного оружия, каким когда-либо владела Византийская империя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64