— Я найду место, где мы сможем встречаться вдали от нескромных взглядов, — сказал Цимисхий. — Фортуна всегда была ко мне благосклонна, правда, я ей в этом помогал. Несчастные люди в своих несчастьях повинны сами — я так считаю.— Где же и как мы будем встречаться, если ты уедешь в Халкидон? Приближаются холода… — возразила Феофано, но не стала развивать свою мысль о том, что им, как птицам, нужно теплое и удобное гнездышко. Феофано знала, что есть слова, не вяжущиеся с ее обликом, и что в ее устах они могут прозвучать фальшиво. Цимисхий постарался ее успокоить:— Я укрывал от холода тысячи солдат в самых тяжелых условиях, так неужели я не сумею позаботиться о нас двоих?
Константин Сириатос с огромным волнением ждал, когда вернется Феофано. Он мог бы облегчить душу, поделившись своими переживаниями с кем-нибудь из друзей-сирийцев, ему так нужно было говорить о ней, просто говорить, чтобы разобраться в своих чувствах, желаниях, страхах, неуверенности, но молчание было первой заповедью, преподанной ему евнухом, который устраивал их свидания с Феофано, и он знал, что совет евнуха— это приказ. Но вот стало известно, что императрица вернулась с берегов Дуная, а сам Никифор, отправив на родину Иоанна Цимисхия, остался на месте боевых действий. Среди солдат ходили всякие слухи о путешествии Цимисхия и Феофано в одном фургоне, но до Константина доходили лишь полунамеки и случайно оброненные фразы. Товарищи не передавали ему всех сплетен, но тревога и подозрения его все усиливались.После целого дня муштры в палестре или на плацу, когда усталые солдаты, сморенные сном, затихали, Константин долго еще лежал на своей койке с открытыми глазами. Сон не шел к нему. Евнух же не торопился звать его на новое любовное свидание.Прошла неделя после возвращения Феофано, и наконец евнух с еще большими, чем обычно, предосторожностями явился за ним, чтобы отвести в Зал Лебедей, где любовники встречались и раньше.Константина насторожило поведение евнуха, который был не только более осторожен, чем обычно, но и как-то странно суетлив. К тому же Константин не чувствовал в нем больше сообщника, вкрадчивое и искательное поведение которого обнадеживало юношу, а после убийства оружейного мастера даже способствовало их сближению. Евнух держался с большей холодностью, и это особенно обеспокоило Константина, когда он оставил его одного дожидаться Феофано в маленьком зальце без окон. Юноша принялся мерить его шагами, время от времени останавливаясь и разглядывая лебедей, изображенных на стенах и на потолке. Впервые он разглядывал их так пристально и вдруг заметил, что лебединые головы по злой воле художника удивительно напоминают змеиные. Константин прогнал нехорошие мысли, посмотрелся в висевшее на стене зеркало и расчесал пятерней свои длинные белокурые волосы, которые Феофано так любила ерошить во время их любовных игр.Наконец до слуха Константина донеслись звуки шагов по коридору — шагов тяжелых, явно принадлежавших не Феофано и не евнуху: те всегда передвигались легко и быстро. Кто-то остановился у двери, и Константин замер, прислушиваясь к поворотам ключа в замочной скважине. А когда дверь распахнулась, перед ним стояли два гиганта-печенега. Не успел он опомниться, как они скрутили ему руки, сунули в рот тряпку, пропитанную какой-то жидкостью, и, оторвав от пола, затолкали в холщовый мешок.С того дня никто больше не слышал о Константине Сириатосе. Спустя месяц после его исчезновения новый командир, поставленный на место этериарха Нимия Никета, вычеркнул его имя из списков дворцовой гвардии. 30 Старый рыбацкий баркас стоял на якоре в открытом море вблизи порта Буколеон, и, хотя сезон выдался удачный, спрос на свежую и соленую рыбу был большой и трюмы рыбацких судов, прибывавших сюда, ежедневно опустошались, этот баркас круглосуточно оставался на месте. В городе кто-то распустил слух, будто на борту баркаса держат больного чумой, и потому рыбаки, боясь заразы, старались держаться от него подальше. На палубе баркаса иногда появлялись две человеческие фигуры. Каждый день с него спускали на воду маленькую лодку, чтобы пополнить запасы воды и провианта, но поговаривали, что кроме этого для обитателей баркаса закупали самые лучшие вина и дорогие благовония. Какой-то рыбак, проплывавший однажды мимо баркаса, клялся, что сам видел на его борту пурпурную накидку. Всем было известно, что пурпурный цвет — цвет императорской семьи, и никаких исключений не допускается, но все знали, что венецианские и генуэзские торговцы ведут с византийцами бойкую торговлю этим товаром. Быть может, баркас использовался как перевалочный пункт в незаконных торговых сделках? Пурпурная накидка на его борту разжигала любопытство многих. И вот — не без содействия некоторых высоких персон, причастных ко всяким интригам и заговорам, — по городу поползли слухи и предположения, рождались новые легенды о каких-то тайных свиданиях. Причем у всех на уме было одно имя, которое никто не осмеливался произнести громко, но не из уважения, а из страха.
Была очень холодная ночь, и по Мраморному морю ветер гнал высокие волны. Лодка с гребцом и пассажиром отчалила в темноте от одной из дальних пристаней порта Буколеон и, борясь с непогодой, подплыла к баркасу, с которого свешивалась веревочная лестница. Женская фигура в черном как ночь плаще взобралась по лестнице наверх, а гребец отогнал лодку назад в порт. Поднявшуюся на палубу женщину встретил мужчина в рыбацкой одежде; он молча помог ей спуститься по лесенке в трюм. Впрочем, вид этой женщины не располагал к разговорам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64