Феофано повисла у него на шее и, целуя, укусила Цимисхия в губы. Потом надела свою шелковую тунику и грубый плащ.Внизу у борта баркаса в маленькой весельной лодке ее уже ждал окоченевший от холода евнух, чтобы доставить обратно, к потайному ходу, ведущему во Дворец Дафни. 31 После целой недели ожидания, которую он провел за доской Фирдоуси, разыгрывая бесконечные партии с самим собой. Лев Фока был наконец вызван через евнуха Липпу на тайную аудиенцию к брату императору.Лев отправился на встречу по коридорам, отделявшим его жилище от императорских покоев. Был он все в той же рясе, что и в день его мнимой отправки в монастырь. Уже не куропалат, а действительно почти что монах — с тонзурой и в монашеском одеянии, — Лев шел, низко опустив голову и прикрывая лицо краем коричневого грубошерстного плаща, чтобы кто-нибудь случайно его не узнал.Комната, где Никифор принял Льва, была слабо освещена свечами, зажженными на небольшом алтаре, перед которым император проводил долгие часы в ежедневных молитвах. У алтарика и застал его, коленопреклоненного, вошедший в комнату брат. Поднявшись, Никифор сел на кресло и знаком предложил брату сесть рядом.— Сожалею, что прервал вашу молитву, — начал первым Лев Фока, — но Небо, пожалуй, может немного подождать, когда здесь, на земле, готовятся события, которые я с вашего благоволения назвал бы весьма серьезными.— Разве мы знаем, может Небо подождать или нет? На каком основании вы пришли к заключению, столь оскорбительному для Божественной власти, управляющей даже нами, правителями?— Ваши помыслы заняты важными делами и неотложными заботами об империи, окруженной варварскими племенами, охочими до ее богатств. Это делает вам честь, но я, благодаря вашей милости, жил и живу в таких уголках Дворца, где алчность и зависть нисколько не уступают алчности и зависти варваров, наседающих на границы империи. После того как вы спасли меня от неправедного суда и ссылки, я полагаю своим долгом сообщить вам о слухах, касающихся будущего византийского трона.Никифор сделал досадливый жест рукой:— Мне известно, какие слухи разносятся по всем коридорам Дворца с того самого момента, как я взошел на трон. Об этих слухах мне неизменно сообщают каждый день мои осведомители, но я уже перестал отличать правду от лжи, ибо это занятие отняло бы у меня не только весь день, но и часть ночи. Если бы я верил сплетням о замышляемых против меня заговорах и интригах, мне бы не удалось присоединить к империи киликийские города и разбить скифов на Дунае. Недавно халиф Аль-Муса захватил Александрию и основал новую столицу Ислама в Египте -Каир, что означает Город Победы. Можем ли мы оставить безнаказанными жестоких и дерзких египтян и заниматься всякими фантастическими слухами, разносящимися по всему нашему Дворцу? Я по-братски поделился с вами лишь одной из забот, одолевающих сейчас византийский трон, чтобы вы поняли, много ли остается у меня в голове места для всяких коридорных сплетен, с которыми вы сюда пришли. А может быть, вас тревожит что-то, угрожающее лично вам, и вы решили искусственно подвести под эту опасность и меня, чтобы обеспечить себе более надежную защиту?Лев на мгновение растерялся. Как мог он перейти к трудному и щекотливому разговору об отношениях между Феофано и Цимисхием теперь, после столь категоричного и унизительного предположения? Он вспомнил о том, что в какой-то момент его судьба была в руках вероломной Феофано и лишь вмешательство брата и всемогущего Господа вернули ему жизнь. Но на каких условиях? И ценой каких новых опасностей? Ради спасения своей жизни он не только пожертвовал золоченым плащом куропалата и надел монашескую рясу, но и согласился на участь узника, постоянно опасающегося, как бы ищейки императрицы не пронюхали о его тайном убежище. Нет, он должен выложить сейчас все, что ему известно о Феофано и Цимисхии, даже если это приведет брата в ярость.
— Вы сказали, что вам и так уже доложили о слухах, которые распространяются в коридорах Дворца, но я боюсь, что вам докладывают о них с излишней осмотрительностью и в столь путаной форме, что вы не можете отличить правду от лжи. Я не собираюсь приписывать себе роль единственного носителя истины, но с уверенностью могу сказать, что и вам лично и трону грозит непосредственная опасность и исходит она от двух очень близких вам лиц.Губы Никифора скривила улыбка сострадания:— Знайте же, брат мой, что после восшествия на престол, я взял за привычку, переодевшись торговцем, мастеровым, портовым грузчиком или даже нищим, выходить по ночам из Дворца. И не только ради того, чтобы избавиться на какое-то время от тяжкого бремени официального церемониала, к которому меня обязывает императорская корона, нет, скорее меня толкает на это желание почувствовать себя человеком среди людей, со смирением и покаянием познать на собственном опыте, как живут мои самые обездоленные подданные. Во время этих коротких ночных вылазок я заметил, что в народе часто упоминают об императоре с симпатией, но, бывает, и с обидой, говорят вещи справедливые и несправедливые, разносят слухи правдивые и ложные. Я научился отличать пустые сплетни от подлинных мыслей бедняков, научился понимать мой народ: и иногда мне удается получить такую информацию, какую не хотят или не могут дать мне придворные. Прошлой ночью я вышел, переодевшись в лохмотья нищего, и с протянутой рукой просил у прохожих подаяния — монетку или кусок хлеба. Не знаю, то ли за недостатком милосердия, то ли из-за всеобщей бедности, а может, и из инстинктивного недоверия, которое простые люди испытывают к фальшивым нищим, но только подали мне лишь несколько жалких монет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64