Я останусь с этими добрыми людьми. Как тебе не совестно? Ты меня совсем не жалеешь, а я за тобой, как собачонка, невзирая ни на метель, ни на стужу, ни на дождь, ни на град, ни на ветер, и в такую жару, когда у меня душа вместе с потом выходит!
— Рана у тебя пустячная, — заметил Уленшпигель. — Приложи к ней oliekoek'и — это будет для нее лакомый пластырь. Ты знаешь, как зовут лувенцев? Не знаешь? Жаль мне тебя! Ну ладно, уж так и быть, скажу, только не хнычь. Их называют koeyeschieter'ами (стрелками по коровам), и вот почему: в один прекрасный день эти обалдуи приняли коров за неприятельских солдат — и давай палить. Ну, а мы стреляем по испанским козлам — мясо у них, правда, вонючее, но кожа годится на барабаны: А как зовут тирлемонцев? Тоже не знаешь? Эх, ты! Они носят славное имя kweker'ов, и вот почему. На Троицу в ихнем соборе утка пролетела от хоров к алтарю, а они приняли ее за святого духа. Приложи еще к ране koekebak'ов. Я вижу, ты молча подбираешь горшки и куски мяса, которые опрокинул олень. Вот это, я понимаю, любовь к поваренному искусству! Разводишь огонь, ставишь котел с супом на треножник. Ты весь ушел в стряпню. А знаешь, какие такие четыре чуда в Лувене? Не знаешь? Сейчас я тебе скажу. Первое чудо — живые проходят там под мертвецами, и вот каким образом: церковь во имя Михаила Архангела стоит у городских ворот, а кладбище — над воротами, на валу. Второе чудо — колокола там не внутри колоколен, а снаружи, как, например, в церкви во имя апостола Иакова: там есть большой колокол и маленький колокол; маленький на колокольне не поместился, и его повесили снаружи. Третье чудо — в этой же самой церкви алтарь тоже снаружи: ее портал похож на алтарь. Четвертое чудо — Башня без гвоздей: шпиль церкви святой Гертруды построен не из дерева, а из камня, камни гвоздями не прибивают, за исключением каменного сердца кровавого короля — я бы его своими руками прибил к главным воротам в Брюсселе. Но ты меня не слушаешь. В подливку соли подбавить не требуется? А знаешь, почему термондцев прозвали грелками, vierpann'ами? Потому что зимой некий юный принц остановился в гостинице «Герб Фландрии», а у хозяина грелки не оказалось, и он не знал, чем согреть простыни. Наконец сообразил — велел своей молоденькой дочке лечь в постель и нагреть ее, но девушка, заслышав шаги принца, опрометью бросилась вон из комнаты, а принц потом недоумевал: почему вынули грелку? Дай-то бог, чтобы Филиппа поместили когда-нибудь в докрасна раскаленный ящик и сунули в виде грелки под простыню к госпоже Астарте!
— Да замолчи ты! — взмолился Ламме. — Мне сейчас не до тебя, не до vierpann'ов, не до Башни без гвоздей и не до всех прочих врак. Я занят подливкой.
— Берегись! — сказал Уленшпигель. — Лай не стихает — напротив, усиливается. Слышишь, как завывают собаки, слышишь, как трубит рог? Берегись оленя! Беги! Рог трубит!
— Это конец охоты, — заметил старик. — Вернись, Ламме, и займись стряпней. Оленя прикончили.
— Роскошная будет у нас трапеза, — молвил Ламме. — Вы, конечно, меня пригласите — ведь я для вас немало потрудился. Соус к птице получился вкусный, вот только на зубах похрустывает маленько — ведь это все попадало в песок, когда этот чертов олень проткнул мне и одежду и ягодицу. А лесничих вы не боитесь?
— Нас много, — отвечал старик, — они нас боятся, а не мы их, и потому не трогают. Сыщики и судьи тоже. Горожане нас любят, оттого что мы ничего худого никому не делаем. Сами мы в драку не сунемся. Ну, а если испанское войско нас окружит, то уж тогда, старые, молодые, женщины, девушки, мальчишки, девчонки — все мы дорого продадим свою жизнь, мы лучше перебьем друг друга, но только не дадимся в руки кровавому герцогу, который нас запытает.
Тут Уленшпигель молвил Лесным братьям:
— Было время, когда мы воевали с палачом на суше. Теперь надобно его разбить на море. Проберитесь на Зеландские острова через Брюгге, Хейст и Кнокке.
— У нас денег нет, — объявили Лесные братья.
Уленшпигель же им сказал:
— Вот вам тысяча каролю от принца. Пробирайтесь водными путями — каналами, речками, реками. Как увидите корабли с буквами Г.И.Х., пусть кто-нибудь из вас запоет жаворонком. Вам ответит боевой клич петуха. Стало быть, вы среди друзей.
— Так мы и сделаем, — сказали Лесные братья.
Немного спустя, таща за собой на веревках убитого оленя, показались охотники с собаками.
Лесные братья, Уленшпигель и Ламме уселись вокруг костра. Всех Лесных братьев — мужчин, женщин, детей — было шестьдесят. Они достали хлеб из котомок, вынули из ножен ножи, разделали оленя, сняли с него шкуру, освежевали и вместе с мелкой дичью стали жарить на вертеле. И к концу трапезы Ламме прислонился к дереву, свесил голову на грудь и захрапел.
Вечером Лесные братья ушли спать в землянки, Уленшпигель же и Ламме последовали их примеру.
Лагерь охраняли вооруженные часовые. Уленшпигелю было слышно, как шуршат сухие листья у них под ногами.
На другой день Уленшпигель вместе с Ламме пошел дальше, и Лесные братья ему сказали:
— Счастливого пути! А мы двинемся к морю.
35
В Гарлебеке Ламме снова запасся oliekoek'ами, тут же съел двадцать семь штук, а остальные тридцать положил в корзинку. Уленшпигель нес клетки. К вечеру приятели добрались до Куртре и остановились in de Вie, в гостинице «Пчела», у Жилиса ван ден Энде, который, едва заслышав пение жаворонка, бросился отворять дверь.
Встретил он Уленшпигеля и Ламме как родных. Прочитав письма принца, попросил Уленшпигеля передать ему пятьдесят каролю и ничего не взял с гостей ни за индейку, ни за dobbeleclauwaert. Он предупредил их, что в Куртре шныряют сыщики кровавого трибунала, и что там надо держать язык за зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164