— У меня под ногами мокро. Отчего это?
— Сюда подтекает кровь, — отвечал Уленшпигель.
Вечером солдаты опять принесли по хлебу на шестерых.
— Где не хватает веревок, там орудует меч, — сообщили они. — Триста солдат и двадцать семь горожан, замысливших побег, шествуют теперь в ад, держа в руках свои собственные головы.
На другой день кровь опять потекла в монастырь. Солдаты пришли, как обычно, но хлеба на этот раз не принесли; они лишь окинули узников внимательным взглядом.
— Пятьсот валлонов, англичан и шотландцев, которым вчера отсекли головы, выглядели лучше, — заметили солдаты. — Правда, эти уж очень изголодались, да ведь и то сказать: кому же и подыхать с голоду, как не беднякам, как не Гезам?
И точно: бледные, исхудалые, изможденные, дрожавшие от холода, узники казались бесплотными призраками.
Шестнадцатого августа в пять часов вечера солдаты со смехом вошли в монастырь и начали раздавать хлеб, сыр и разливать пиво.
— Это предсмертное пиршество, — заметил Ламме.
В десять часов к монастырю подошли четыре военных отряда. Военачальники отдали приказ отворить ворота, затем велели заключенным выстроиться по четыре в ряд и идти за барабанщиками и трубачами до тех пор, пока им не прикажут остановиться. Мостовые на некоторых улицах были красны от крови. А вели заключенных на Поле виселиц.
На лугу так и стояли лужи крови, кровь была и под городскою стеной. Тучами летали вороны. Солнце заходило в туманной дымке, но было еще светло, в небесной вышине зажигались робкие звездочки. Внезапно раздался жалобный вой.
— Это кричат Гезы в форте Фейке, за городом, — их ведено уморить голодом, — заметили солдаты.
— Мы тоже… мы тоже умрем, — сказала Неле и заплакала.
— Пепел бьется о мою грудь, — сказал Уленшпигель.
— Ох, если б мне попался кровавый герцог, — нарочно по-фламандски воскликнул Ламме (конвойные не понимали благородного этого языка), — я бы заставил его глотать все эти веревки, виселицы, плахи, дыбы, гири, сапоги, пока бы он не лопнул! Я бы поил его кровью, которую он пролил, а когда бы он наконец лопнул, из его кишок повылезли бы щепки и железки, но лопнуть-то пусть бы он лопнул, а околевать бы еще подождал, чтобы я мог своими руками вырвать его ядовитое сердце, а потом я заставил бы кровавого герцога съесть его в сыром виде. Вот тогда-то он, уж верно, низринулся бы в серную адову бездну и дьявол велел бы ему жевать и пережевывать его до скончания века.
— Аминь! — подхватили Уленшпигель и Неле.
— Послушай, ты ничего не видишь? — обратилась Неле к Уленшпигелю.
— Ничего, — отвечал тот.
— Я вижу на западе пятерых мужчин и двух женщин — они уселись в кружок, — сказала Неле. — Один из них в пурпуровой мантии и в золотой короне. Верно, это их предводитель. Остальные в лохмотьях и в рубище. А на востоке появились еще Семеро, и у них тоже, как видно, есть свой главарь — в пурпуровой мантии, но без короны. И движутся они к западу и нападают на тех семерых. И завязывают с ними бой в облаках. Но больше я ничего не вижу.
— Семеро!.. — проговорил Уленшпигель.
— Я слышу, — продолжала Неле, — чей-то голос, шелестящий в листве, совсем близко от нас, едва уловимый, как дуновение ветра:
Средь войны и огня,
Среди пик и мечей
Ищи.
В смерти, в крови,
В разрухе, в слезах
Найди.
— Не мы, так кто-нибудь другой освободит землю Фландрскую, — сказал Уленшпигель. — Темнеет, солдаты зажигают факелы. Поле виселиц близко. Любимая моя, зачем ты пошла за мной? Ты больше ничего не слышишь, Неле?
— Слышу, — отвечала она. — Среди высоких хлебов лязгнуло оружие. А вон там; на пригорке, как раз над нами, вспыхнул на стали багровый отсвет факелов. Я вижу огненные кончики аркебузных фитилей. Что же наши конвойные — спят иль ослепли? Слышишь громовый залп? Видишь, как падают испанцы, сраженные пулями? Слышишь крик: «Да здравствует Гез!»? Вон они с копьями наперевес бегут вверх по тропинке! Вон они с топорами в руках спускаются с холма! Да здравствует Гез!
— Да здравствует Гез! — кричат Уленшпигель и Ламме.
— Гляди: воины протягивают нам оружие! — говорит Неле. — Бери, Ламме, бери, мой родной Уленшпигель! Да здравствует Гез!
— Да здравствует Гез! — все как один кричат пленники.
— Аркебузиры не прекращают огня, — говорит Неле. — Испанцы падают как подкошенные — они освещены факелами. Да здравствует Гез!
— Да здравствует Гез! — кричат избавители.
— Да здравствует Гез! — кричат Уленшпигель и пленники. — Испанцы в железном кольце. Бей их! Бей! Попадали все. Бей! Нет им пощады! Война не на жизнь, а на смерть! А теперь забирай все, что под руку попадется, и айда в Энкхейзен! Эй, кому суконная и шелковая одежда палачей? Оружие у всех есть?
— У всех! У всех! — отзываются пленники.
И они отчаливают в Энкхейзен, и в Энкхейзене остаются освобожденные вместе с Уленшпигелем, Ламме и Неле немцы — остаются, чтобы охранять город.
А Ламме, Неле и Уленшпигель возвращаются на корабли. И вновь над вольным морем звучит: «Да здравствует Гез!»
И корабли крейсируют под Флиссингеном.
13
Здесь Ламме снова повеселел. Он не без удовольствия сходил на сушу и охотился на быков, баранов и домашнюю птицу, словно это были зайцы, олени или ортоланы.
И на питательную эту охоту он шел не один. Любо-дорого было смотреть, как возвращался целый отряд охотников во главе с Ламме и, как они, невзирая на запрет, тащили за рога крупный рогатый скот, как они гнали мелкий, как подгоняли хворостиной стада гусей и несли на кончиках багров кур, каплунов, цыплят.
На кораблях в такие дни пировали и веселились. А Ламме говорил:
— Благовонный пар поднимается к небесам, и господа ангелы в восторге восклицают:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164