В вестибюле Первой гимназии, куда я отправился, было ещё оживлённее, чем в Коммерческом собрании. Здесь я встретил многих своих знакомых, бывших влиятельных граждан Екатеринбурга, ожидавших приёма. Немало было русской военной молодёжи, гимназисток, подруг Наташи, и несколько знакомых дам.
Эти дамы в одном из классов устроили чайную, в которой всё офицерство получало даром чай и незатейливый обед.
Шереховской был со мной мил и любезен. Однако на первый заданный мной вопрос о судьбе великих князей он не смог дать мне никакого ответа. Алапаевск ещё находился в руках красных. О Государе Шереховской сказал, что тот, по-видимому, казнён, и есть основание думать, что погибла и вся Царская семья.
Шереховской поставил меня в известность, что захватным порядком образовалось местное правительство из второстепенных деятелей, в большинстве — эсеров. Но с этой властью никто не считается, и, по всем вероятиям, придётся временно сосредоточить эту власть в руках военного коман-дования. Шереховской хлопочет о составлении особого совещательного органа, который бы помогал ему в решении гражданских вопросов.
Я вполне успокоился и согласился с Шереховским, лишь высказав пожелание скорее решить этот вопрос. Успокоенный его заверениями по поводу твёрдости положения Екатеринбурга и в том, что о возврате красных не может быть и речи, прямо от Шереховского направился на заседание Культурно-экономического общества.
НОВОЕ О ТЕРРОРЕ
Заседание под председательством Петра Феофановича Давыдова было малочисленно. Многие члены совета, скрываясь в лесах, ещё не успели приехать в город, а некоторые, как потом выяснилось, были расстреляны.
Но это заседание осталось в моей памяти по рассказам о пережитых днях большевицкого террора.
Выяснилось, каким тяжёлым было положение представителей буржуазии и интеллигенции, заключённых в тюрьму.
На строгость режима они не жаловались, им разрешали прогуливаться по двору и получать обеды из дома. Но ночи были кошмарны. По ночам, умышленно сильно гремя ключами, появлялся главный тюремный комиссар. Обойдя камеры, он вызывал, а затем выводил из тюрьмы для расстрела кого-нибудь из заключённых. Иногда вызывались отдельные лица, иногда целые группы. Особенно кошмарной была ночь, когда вызвали двадцать «буржуев», среди которых оказались Фадеев и Мокроносов. Из этих двадцати человек чудом спасся лишь Чистосердов, со слов которого нам и стало об этом известно.
Их вывели из камеры, посадили на грузовые автомобили и под сильным конвоем повезли по Тюменскому шоссе. За дачами Агафурова автомобили остановились, и арестантам было приказано выйти в поле. Все они сознавали, что их ведут на расстрел. Настроение было безразличное и подавленное. Многие плакали, другие угрюмо молчали. Их пытались поставить в шеренгу, но они постоянно сбивались в кучу, стараясь прикрыться телами товарищей по несчастью. Никто не знал причины расстрела, суда не было, и даже заоч-ного приговора о расстреле не прочли. Многие из обречённых что-то выкрикивали, прося о пощаде.
Комиссар и солдаты были растеряны и недостаточно энергичны. Это был первый массовый расстрел в Екатеринбурге.
Чистосердов рассказывал:
— Я стоял с самого краю, и в тот момент, когда послышалась команда, мы вновь из шеренги сбились в кучу. Я почувствовал, что какая-то внутренняя сила толкнула меня в сторону, и мои ноги, до сих пор парализованные страхом, вдруг сами побежали, унося мое тело от места смерти.
Мне чудилась погоня, я слышал близкие беспорядочные выстрелы, отчаянные крики, но сильные ноги уносили меня в глубь леса. Ветки больно хлестали по лицу. Зацепившись за что-то ногами, я со всего размаху упал в яму и потерял сознание. Сколько я лежал — не знаю, но, убедившись в наступившей тишине, что погони нет, я встал и, осторожно ступая, опасаясь каждого хруста ветки, стал всё глубже удаляться в лес. С каждым шагом надежда на спасение и великая радость всё более проникали в мою душу.
* * *
Бoльшая часть заключённых в тюрьме была послана на фронт рыть окопы. Среди них оказались два двоюродных брата Макаровых, очень тучный купец кадет Сысой Иванович Елшанкин, отец служащей в нашем банке барышни, и Иван Сергеевич Соколов, состоявший вместе со мной в Исполнительной комиссии. Отношение к ним было строгое, их насильно заставляли работать сверх сил, кормили скверно. Однако, не к чести «буржуев» будет сказано, многим из них оказывали льготы — конечно, за деньги, которые они давали, скрывая эти факты от остальных. Не было между ними солидарности даже в столь грозные минуты.
Во время работ бывали случаи, когда конвоиры, отойдя от окопов, начинали без предупреждения стрелять, как бы пробуя прочность сооружения, и если не попадали в людей, то только потому, что те с первым выстрелом прятались в ров.
Братьев Макаровых, Елшанкина и Топорищева, владельца большого гастрономического магазина, разбудили ночью и куда-то повели. Когда они переходили железнодорожный мост, им было приказано остановиться посередине, а перешедшая мост стража открыла по ним огонь. Все четверо упали. К раненому Николаю Макарову подошли. Тот притворился мёртвым. Солдат поднёс к его глазу зажжённую спичку и, заметив, что глаз дёрнулся, выстрелил в голову в упор из револьвера. Николай потерял сознание и очнулся, когда его тормошил брат. Оказалось, что пуля, пробив околыш фуражки, прошла между околышем и волосами. Николай, простреленный в плечо и контуженный в лоб, остался жив. Борис Макаров получил смертельную рану в живот, Елшанкину во время осмотра прокололи штыком живот, а Топорищев, не будучи ранен, выдержал пытку от поднесённой к закрытому глазу зажжённой спички и тем спасся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128