Вольная же цена золота в дни моего приезда в Иркутск стояла по четыреста рублей за золотник, почему никто его в казну не сдавал. Всё это только усугубляло положение: Омское правительство доживало последние дни. Следом за ним воцарялся коммунизм. Владельцу золота предстояло решить вопрос: остаться ли под властью коммунистов и сдать им золото или же бежать в Китай. Бежать, оставив золото, было равносильно приговору к нищенству.
При таком положении Омскому правительству следовало бы издать особый закон о перевозке золота по почте с повышенной уплатой за провоз, но Семёнов и Унгерн в то время уже совсем не церемонились и с ценностями Омского правительства, всё отбирая в свою казну. Везти золото через Благовещенск было, пожалуй, ещё опаснее, ибо в Хабаровске грабил и бивал людей Калмыков.
Однако с разрешения министра финансов золото, после сдачи в Государственный банк, провозили. И я, имея такое разрешение, отдал при отъезде приказ нашему банку о сдаче своего золота туда на хранение. Я ожидал, что товарищ министра исполнит слово и доставит его мне во Владивосток.
Но было уже поздно… Семёнов не пропускал ценностей, и мой слиток в двадцать фунтов погиб.
Многие военные оправдывали действия атаманов, говоря, что надо же было им на что-то содержать войска. Совершенно верно, но ведь их войска получали деньги от Омского правительства, на что и существовали точно так же, как и вся армия. Но атаманы Семёнов, Калмыков и Анненков в Семипалатинске признавали власть Колчака постольку, поскольку это было им выгодно. В сущности, каждый из них наносил удар в спину командующего. Особенно Семёнов, ставленник японского командования, не ладивший с Колчаком. Он часто отбирал не только ценности, но и военные грузы, идущие из Владивостока в Омск. Так, Семёнов перехватил французские пушки и обмундирование.
Опасаясь Семёнова, министр финансов Омского правительства не решался провезти в Омск приготовленные в Америке кредитные билеты. Попади они в руки Семёнова, атаман совсем бы отделился от Колчака.
Мой знакомый, инженер Постников, бывший управляющий огромным Богословским округом, одно время был приглашён Омским правительством на должность особоуполномоченного по управлению всем Уралом. В сущности, он получил власть значительно большую, чем власть горного начальника Урала, которая приравнивалась к генерал-губернаторской. С занятием красными войсками всего Урала эта должность автоматически упразднилась, и Постников, оставшись не у дел, решил пробираться в Харбин или во Владивосток.
Узнав о том, что переслать золото через Государственный банк уже нельзя, он решил провезти его тайным образом, надеясь, что бывшего чиновника Омского правительства Семёнов не тронет. Но чем ближе поезд подходил к станции Даурия, тем больше в душу Его Превосходительства закрадывались сомнения.
А перед самой Даурией он струсил настолько, что рискнул передать золотые слитки на хранение проводнику, пообещав ему хорошо заплатить за услугу. С Постниковым в вагоне, помимо жены, ехали Бехли и Кудрявцев с семьями. Бехли вёз с собой в чемодане один миллион сибирских рублей.
В Даурии их вагон отцепили и перевели на запасной путь. После этого в вагон вошло несколько офицеров, начавшие опрашивать, какие ценности везут с собой пассажиры. Фёдор Георгиевич Бехли сказал, что везёт один миллион кредитных рублей, принадлежащих Николо-Павдинскому горному округу, коего он состоял управляющим. Деньги взяли. Сергей Семёнович Постников начал уверять, что у него ничего запрещённого нет. Начался обыск. Проводник выдал золото, а у Постникова отобрали и меха, и драгоценные камни. Всех троих арестовали и посадили на гауптвахту, а их жёны проехали на станцию Маньчжурия. Постникова посадили в солдатскую камеру, тогда как Бехли — в офицерское отделение. Чем больше Постников умолял возвратить состояние, нажитое за долгую службу, ссылаясь на свои заслуги перед Белым движением, тем больше тюремщики над ним издевались. С Бехли обходились хорошо, но его протесты на незаконность конфискации денег не действовали.
Наконец к ним пожаловал и сам барон Унгерн. Постников подхалимничал. Это, видимо, не нравилось Унгерну, и он на все его просьбы и протесты отвечал:
— А ля гер ком а ля гер.
Вскоре узникам было сделано предложение поступить на службу к атаману Семёнову, нуждавшемуся в инженерах. Им было предложено перевести с французского правила пользования пушкой. Работа совместными силами была исполнена, после чего их выпустили на свободу. Что проделывали над Постниковым, Бехли не знал, но при разговорах со мной он склонялся к мысли, что Его Превосходительство выпороли.
По крайней мере Постников в день нашей встречи приехал ко мне со своей женой и стал умолять разрешить переночевать у нас.
— При всём желании оказать вам гостеприимство я не могу, ибо в двух комнатах помещается пять человек, а лишних кроватей нет.
Сергей Семёнович настаивал на своей просьбе:
— Мы поспим у вас в коридоре на полу, безо всяких матрасов и подушек.
— Сергей Семёнович, да чего же вы боитесь? У вас есть прекрасный номер.
— Я опасаюсь ареста семёновскими агентами.
— Здесь царство скрытого коммунизма, и агентов Семёнова сюда не допустят.
— Семёнов — ставленник Японии, а здесь вся сила в их командовании, отвечал мне Постников.
Я объяснил ему, что недавно коммунисты арестовали Сахарова и Сызранского. Эти обыски и аресты продолжаются, но японское командование не вмешивается, и я не слышал, чтобы оно кого-либо арестовывало.
Эти заверения несколько успокоили Постникова, и он покинул наш дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128