Только после пятидесяти трёх оборотов колеса появлялась первая струя. Да и носить воду со двора приходилось на третий этаж.
Зато качание воды представляло и некоторый интерес. У колодца собирались жильцы, передавая из уст в уста всевозможные новости и полезные указания, где и что можно купить подешевле.
Итак, мы прилично устроились в новой квартире, нашлись знакомые как по Екатеринбургу, так и по Симбирску. Жить стало веселее.
Я продолжал писать мемуары и, несмотря на неудачную попытку перейти на писание рассказов, все же ещё раз решил попробовать свои силы. Я написал рассказ, выхваченный из моей жизни в Симбирске, под заглавием «Свидетельские показания».
Когда я прочёл его дочурке, моему строгому критику, рассказ ей понравился. Этот успех подтолкнул меня на дальнейшую работу в том же направлении, и я написал ещё два, помоему, удачных рассказа — «Кругом вода» и «Медаль за спасение погибающих».
Иногда устраивались литературные вечера, на которых я читал отрывки из мемуаров и рассказы. Слушателями были Руднев, Циммерман и знакомый по Симбирску доктор-бактериолог Левашов, проживавший недалеко от нас, в своей земской лаборатории. Этот милый доктор, всецело ушедший в науку, изредка популярно знакомил нас с новыми открытиями в микроскопии.
БАЛ
Наступили Рождественские праздники. Это был первый праздник в нашем изгнании. Мы, по обычаю, устроили маленькую ёлку, полюбоваться которой пришли Рудневы и Петя Зотов, юноша-матрос, знакомый детей ещё по Симбирску.
Наташа отправилась ко Всенощной. Дождавшись её прихода, мы зажгли ёлку.
Сын отсутствовал. Нельзя сказать, чтобы было радостно. Ярко вспоминалось прошлое. И чем ярче были эти воспоминания, тем, казалось, тусклее горели огни на нашей ёлочке.
Время приближалось к Новому году, когда в юнкерском училище в Раздольном решено было устроить бал.
Толюша усиленно настаивал на нашем приезде. Мы с женой очень хотели посмотреть, как живут юнкера, и решили поехать на вечер, благо, проезд по железной дороге был недорог.
Выехали дневным поездом с Наташей и барышней Циммерман. Ехали в вагоне третьего класса, в котором оказалось человек двадцать гардемаринов. Среди них нашёлся и Ардашев.
Из разговоров гардов между собой я услышал, что фамилия одного из них Горизонтов. По облику, сходному с калмыцким, я догадался, что это сын воспитателя Симбирского корпуса, игравшего с моими детьми на даче в Поливне. Я вспомнил, что мальчика звали тогда Микадо, и именно так обратился к нему.
Юноша подскочил от изумления:
— Как вы сказали? Микадо? Так в детстве меня называли родители и сестрёнка.
— Да, милый Микадо, и я когда-то звал вас так. Я Аничков… Вспомните-ка нашу дачку, моих лошадок.
— Помню, помню! Полканка и Дорожка.
— А вот, смотрите, сидит моя Наташа. Вы её знали девочкой лет девяти.
Благодаря этой случайной встрече наши девицы перезнакомились со всеми гардами, и успех танцевального вечера был обеспечен.
Среди гардов выделялся ростом и красотой гардемарин Крат, впоследствии вместе с Ардашевым часто приходивший к нам в гости.
В Раздольное приехали часам к пяти вечера. До училища, приблизительно с версту, прошли пешком.
Училище помещалось в большом каменном корпусе. Юнкера как могли привели его в порядок. Вставили стёкла в окна, украсили залы флагами и ёлками, понаделали из досок турецкие диваны, покрыв их попонами. На стенках висели картинки юмористического содержания, изображавшие командиров училища.
Было уютно, но смертельно скучно и ещё того хуже — голодно. Все гости не ели с утра, а начальство не распорядилось подать ни завтрак, ни обед, ни ужин. Конечно, это объяснялось скудностью средств училища.
Хорошо, что жена предусмотрительно захватила с собой несколько бутербродов.
Многие разошлись по квартирам воспитателей, но среди них у нас не было близких знакомых, за исключением генеральши Томашевской, известной нам ещё по Екатеринбургу. Но генеральша разыгрывала роль патронессы, высокомерно взирая на всех нас, и приглашения мы не удостоились.
Вечером я улёгся на постель сынишки и вскоре крепко заснул. И здесь мне приснился вещий сон.
Во сне я увидел, что кто-то во время бала прибегает в казармы и с ужасом говорит, что мы окружены большевиками, которые спускаются с гор. Я бегаю по казармам и не могу найти ни жены, ни дочери. В полной уверенности, что они бежали, мы с сыном садимся на какую-то тройку и едем по снежной равнине. Куда мы ни приезжаем, нам говорят, что навстречу идут красные войска. Наконец мы сворачиваем на какую-то дорогу и благополучно достигаем Владивостока. Явственно видна Светланка, но и здесь большевики. Мы с сыном прячемся под сводами какого-то каменного моста, а с обеих сторон начинает сплошной стеной, как в водопадах, литься вода. И мы становимся невидимыми для большевиков.
Я проснулся весь в поту. В зале играла музыка и шли танцы. Что означала эта стена воды? Впоследствии, переплыв Тихий океан и спасаясь от большевиков, я понял значение воды в этом сне.
Но ещё страннее то обстоятельство, что в самый разгар вечера прибежали караульные и сообщили начальству, что с гор спускаются партизаны. Это обстоятельство от гостей скрыли, но многие юнкера вечером исчезли.
Оказалось, что японцы, генералитет которых был почётным гостем на этом вечере, взяли на себя труд по охране училища и отпустили юнкеров на бал. Партизаны же, увидав японское заграждение, ушли без боя в сопки.
На другой день рано утром, усталые, не выспавшиеся и голодные, мы уселись на казённую подводу и были доставлены на станцию.
Это небольшое расстояние в три версты мы проехали, коченея от холода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128